Лиза Марклунд - Пожизненный срок

Обернувшись, она посмотрела на Томаса.

— Привет, — сказала она, улыбнувшись.

— Привет, — ответил он тоже шепотом и поцеловал ее в шею. Потом он провел рукой по ее спине, поласкал ягодицы и притянул Софию к себе.

Она вывернулась из его объятий и села.

— Я хочу в туалет…

Надев халат, она отперла дверь спальни и вышла в ванную.

Томас откинулся на спину, глядя в потолок и чувствуя, как гаснет эрекция.

Время тянулось томительно долго. Господи, что можно так долго делать в туалете?

Он машинально взялся за край пухового одеяла и плотно завернулся в него.

Он уже начал клевать носом, когда вернулась София.

— Дорогой, — сказала она, погладив его по волосам, — мы пойдем сегодня в музей? Я еще не видела Раушенберга.

Он посмотрел на нее и улыбнулся. Потом крепко взял ее за руку.

— Иди ляг рядом, — глухо произнес он и, смеясь, стал валить ее на постель. — Вот я тебя и поймал!

София раздраженно высвободилась.

— Я только что причесалась, — сказала она и села на край кровати на расстоянии вытянутой руки от Томаса. — Я спросила: мы пойдем сегодня в музей современного искусства? Мог бы и ответить.

Разочарование перешло в недовольство. Томас взбил подушку, прислонил ее к стене и сел.

— Я хотел всего лишь немного близости, — сказал он.

— Близости, — эхом отозвалась София. — Скажи лучше, что ты хотел секса.

— И что в этом плохого?

Она посмотрела на него белесыми глазами, которые почти сливались с лицом, когда София была не накрашена.

— Бывает близость без секса.

— Да, но я люблю секс.

— Я тоже, но…

— Хотя ты никогда не кончаешь.

Он ляпнул это, не подумав. София отреагировала на его слова, как на пощечину, — дернулась и побледнела.

— Что ты хочешь этим сказать?

У него пересохло во рту.

— Это не упрек, — сказал он.

— Нет, это именно упрек, — оцепенев, ответила София.

— Я просто подумал, что и ты получала бы больше удовольствия от секса, если бы тоже испытывала оргазм. Ты не можешь немного себе помочь? Или я помогу?

Она встала, не глядя на любовника.

— Для меня это не важно. Не говори мне, что я должна чувствовать. Я отвечаю за свою сексуальность, а ты — за свою.

Он стиснул зубы. «Кто только тянул меня за язык!»

— Я понимаю, что тебе сейчас тяжело, — сказала она. — Так потерять работу — это нечестно, ведь ты же выполнил задание…

Он отбросил одеяло и потянулся за халатом. Придется обойтись без субботних утренних удовольствий.

— Я не потерял работу, — сказал он. — Откуда ты это взяла?

Она удивленно посмотрела на Томаса:

— Но ты же сказал, что слушания в риксдаге прекращены.

— Да, но мой контракт не расторгнут. Он заключен до октября будущего года. Я вчера говорил с Халениусом. Теперь я займусь международными валютными обменами.

Он вгляделся в ее глаза. Ему показалось, что по ее лицу пробежала тень разочарования.

Она сняла халат и принялась выбирать в шкафу одежду.

— Известно, через кого произошла утечка? — спросила она, обернувшись через плечо.

Томас в ответ тяжело вздохнул.

— Наверное, через пресс-секретаря. Боссы счастливы, что слушания отменены. Они никогда не хотели увеличения сроков, что было неизбежно при отмене пожизненного срока.

— Значит, ты по-прежнему в фаворе?

Ему снова показалось, что София разочарована.

Он посмотрел на нее:

— Должен сказать, что я теперь не буду работать с Пером Крамне. Но эту потерю я счастливо переживу.

Она снова принялась рыться в шкафу.

— Ты не видел мой новый лифчик? С шелковыми чашечками, французский?

Томас лишь еще раз вздохнул в ответ.

Анника вошла в кабинет старшего полицейского инспектора К., ощущая пульсирующую боль в пальце. Она занесла в рану инфекцию, и медсестра назначила ей антибиотики. Щепка сильно поранила ей лицо, и теперь щека была прикрыта внушительного размера пластырем.

Она села и посмотрела К. в глаза. Сегодня на нем была вполне нормальная, хотя и застиранная рубашка. Вероятно, когда-то она была желтой.

Полицейский кивком указал на ее руку:

— Что у тебя с пальцем?

Она холодно взглянула на К.:

— Какие-то костоломы решили, что я слишком глубоко копаю.

— Ты сообщила об этом?

Она покачала головой.

— Как ты думаешь, кто это сделал? — спросил К.

— Желающих может быть много. От тяжеловесов Ивонны Нордин или Филиппа Андерссона до Кристера Бюре…

Комиссар вздохнул.

— За каким чертом ты потащилась назад в Любакку?

Анника зло прищурилась:

— Это формальный допрос? Ты позвал меня сюда для этого? В таком случае я требую соблюдения правил и письменного протокола, который я в конце подпишу.

Он раздраженно вздохнул, встал, обошел стол, плотно закрыл дверь кабинета, а потом подошел к окну и встал спиной к Аннике, сложив руки на груди.

— Нельзя же, в конце концов, просто взять и поехать в гости к человеку, подозреваемому в убийстве. Когда ты это поймешь?

Она посмотрела на него.

— Начинаю думать, что тебе не вполне безразлична моя жизнь, — сказала она.

— Мне вообще небезразличны репортеры вечерних газет, — сказал он. — Во всяком случае, некоторые из них…

В голосе его прозвучала горечь. Потом он повернулся и прошел к столу.

— Юлию еще не освободили? — спросила Анника.

— Судебное заседание состоялось сегодня в два часа ночи, — сказал К., садясь на стул. — Сейчас она вместе с Александром в семейном санатории. Они пробудут там какое-то время.

— Будет ли новый суд?

— Да, прокурор и адвокат уже подали апелляции в апелляционный суд, и во время его заседаний Юлия будет официально объявлена невиновной. Тогда со всеми юридическими проблемами этого дела будет покончено.

— Как себя чувствует мальчик?

— Он сейчас проходит медицинское обследование, но очевидно, что все жизненные функции четырехлетнего ребенка у него сохранились — он ходит, разговаривает, обслуживает себя, сам ходит в туалет и все такое. Вероятно, ты разбираешься в этом намного лучше меня…

Анника кивнула. Тепло ребенка до сих пор продолжало согревать ей грудь. То длительное ночное ожидание не разволновало, а успокоило ее.

Женщина из стокгольмской социальной службы приехала за ребенком сразу после полуночи. Александр плакал, не хотел расставаться с Анникой, но она пообещала навестить его и привезти полюбившиеся ему конфеты.

— Не знаю, что происходит с маленькими детьми, когда им приходится пережить такой ужас, — вздохнула Анника. — Вырастет ли он здоровым?

— Знаешь, я хочу задать тебе пару вопросов, — сказал К., — но нет никакого смысла оформлять это как формальный допрос. Никто не станет предъявлять обвинение Ивонне Нордин в связи с убийством Давида или похищением Александра, поэтому пусть это будет неформальной беседой. Она в тебя стреляла?