Лиза Марклунд - Пожизненный срок

У Анники бешено забилось сердце и мгновенно пересохло в горле.

— Мы смогли идентифицировать эти отпечатки, — продолжил он. — Они принадлежали одной твоей старой знакомой. Ты, я думаю, помнишь Кошечку?

Анника так тяжело сглотнула, что закашляла.

— Кого? Наемную убийцу с Нобелевского банкета? Но… зачем?

— С точки зрения полиции дело о пожаре в твоем доме можно считать закрытым. Поджигателем была Кошечка.

Анника чувствовала себя так, словно ее ударили по голове чем-то тяжелым.

— А я, — сказала она, — думала, что это сделал сосед Гопкинс.

— Я знаю, но ты ошиблась.

— Нет, наверное, это ошибка. Это же не ее стиль. Ты сам говорил, что пожар — это акт мести, преступление, совершенное из ненависти. За что она могла меня ненавидеть?

— Перестань ломать себе голову, — сказал К. — Просто прими как факт, что ты ошиблась. Кроме того, ее поймали благодаря тебе, так что едва ли она могла питать к тебе нежные чувства.

Анника встала, подошла к окну, остановилась и принялась смотреть на кружащиеся снежинки.

— Я часто понимаю все не так, как надо, — сказала она. — На самом деле слишком часто.

К. молчал.

Анника отвернулась от окна и посмотрела на комиссара.

— Но вы уверены, что в ту ночь она была в Швеции?

— Не для протокола, — сказал он.

— Что? — не поняла Анника. — Почему?

Он жестом указал ей на стул для посетителей.

— Садись. Мы молчали об этом в течение полугода. Число посвященных очень и очень ограничено.

— Долго это не продлится. Все в конце концов выползает на свет.

Он громко рассмеялся:

— Ты сильно ошибаешься! Все обстоит как раз наоборот. На свет не выползает почти ничего. Итак, не для протокола?

Анника посмотрела на свои сапоги, села и коротко кивнула.

— Кошечку взяли в Арланде рано утром третьего июня, — сказал К. — Она летела в Москву по подложному русскому паспорту.

Анника сложила руки на груди.

— И что? Ведь вы же каждый день арестовываете преступников, разве не так?

К. улыбнулся.

— Нет, здесь все на самом деле получилось довольно забавно. Она была очень расстроена, когда мы ее взяли. Но не из-за ареста, она расстроилась из-за того, что не сработала капсула, с помощью которой она хотела свести счеты с жизнью.

Анника вскинула брови.

— Да, да, — сказал К. — Она-то думала, что покупает цианистый калий, а ей подсунули тайленол. Обычное, распространенное американское обезболивающее. В Швеции оно называется альведоном или панодилом.

— Да, — оживилась Анника, — это мои любимые таблетки.

— Бывало и раньше, что люди путали тайленол с цианистым калием, но наоборот. В 1982 году в Чикаго умерли семь человек — после того как приняли цианистый калий, думая, что принимают тайленол.

— И что же такого секретного вы обнаружили в Кошечке, раскусившей таблетку от температуры? Почему мы ничего об этом не знаем? Ее должны были взять под стражу, а сейчас уже должен был начаться суд…

К. молчал. Анника, широко раскрыв глаза, уставилась на комиссара.

— Ее не зарегистрировали ни в одном шведском суде. Вы даже не зафиксировали ее арест! Вы просто отдали ее американцам! Вот что вы сделали!

Она встала.

— Вы отправили ее в страну, где до сих пор не отменена смертная казнь! Это нарушение конвенции ООН, той самой, которую вы нарушили, когда ЦРУ забрало человека из аэропорта Броммы…

Комиссар поднял руку.

— Опять ошибка, — сказал он. — Да сядь, ради бога. Вопрос об экстрадиции решался на уровне правительства. Она из Массачусетса, а там нет смертной казни.

Анника села.

— Но в США она есть, — сказала она.

— Да, — согласился К., — в тридцати семи штатах. Но в двенадцати ее нет, включая и Массачусетс. Она получит пожизненный срок, это ясно как божий день. Причем это будет действительно пожизненный срок, а не эта ерунда с восемнадцатью годами.

— Так что в ней все-таки особенного?

— Ну, подумай!

Анника беспомощно покачала головой.

«Это не Гопкинс! Как я могла так ошибаться!»

— Так, значит, он позвонил в пожарную службу? То есть он попытался нас спасти, а не убить?

— Мы обменяли ее, — словно не слыша, сказал К.

Она уставилась на него.

— Мы заключили сделку с американцами и обменяли ее на другого человека.

Она прикрыла глаза, вспомнив оживленный разговор в редакции. В ушах снова зазвучал пронзительный голос Патрика Нильссона.

«Правительство дало янки что-то взамен. Мы должны это узнать. Право нападать на производителей простокваши? Право беспрепятственной посадки для ЦРУ в Бромме?»

В мозгу Анники щелкнуло. Кусочки мозаики встали на место.

— Мы обменяли ее на Виктора Габриэльссона!

— Официально ее арестовало ФБР. Так записано во всех документах. Мы никогда не сможем доказать, что она в ту ночь была в Швеции.

— Итак, убийца полицейского вернулся в родные пенаты. Ты думаешь, это равноценная сделка?

— Это было не мое решение, но это означало, что я должен был возглавить расследование причин пожара в твоем доме.

Она изо всех сил старалась понять, что все это значит.

— Значит, вы подозревали ее с самого начала?

— Да, она была первой в списке.

— Что это значит для меня?

— Как я уже сказал, дело о пожаре можно считать закрытым с полицейской точки зрения. К сожалению, в официальных документах будет значиться, что дело просто прекращено. Мне очень жаль, прости.

— Что? — спросила Анника. — Значит, я так и не буду окончательно освобождена от подозрений?

Он слегка покачал головой, печально глядя в глаза Аннике.

— Но как быть со страховыми деньгами?

— О них ты, наверное, можешь забыть.

Она рассмеялась коротким злым смехом:

— Вы продали мой дом, дом моих детей, всего лишь для того, чтобы умаслить ЦРУ и вернуть домой какого-то убийцу.

Детектив склонил голову набок.

— Это не совсем то, что я говорил.

— Хорошо, но что же мне теперь, по-твоему, делать?

— У тебя остались деньги Дракона?

Она тяжело вздохнула и закрыла глаза.

— Мы с Томасом разделили то, что осталось, и теперь мне едва хватит на двушку в Сёдермальме.

— Тебе придется взять кредит, как делают все, или заключить контракт на наем жилья.

Она снова, на этот раз хрипло, рассмеялась:

— Контракт на наем жилья? Где же я в наше время найду такой контракт?

— Знаешь, у союза полицейских есть в городе недвижимость. Я могу устроить тебе квартиру, если хочешь.

Она посмотрела на него и почувствовала, как разочарование и злость желчной горечью подступают к горлу.

— Господи, это общество становится порочным насквозь.

— Неужели? — широко улыбаясь, спросил комиссар.

Анника вошла в редакцию и первым делом оставила ключи от машины на столе секретаря, довольная, что за столом никого не было и никто не станет ругать ее за запоздалый возврат автомобиля.