Павел Саксонов - Можайский — 1: начало

Вот так и получилось, что в какой-то момент — неожиданно и для себя, и для других — Можайский обнаружил, что превратился в до краев наполненный колодец: наполненный отборной, отфильтрованной, если такое сравнение уместно, питьевой водой; всего-то и нужно было, что черпать ее и пить — и грех, понятно, было ее не черпать и не пить, предпочитая мутную и скудную водицу из других источников.

Можайский сделался незаменим. Во всяком случае, в том, что касалось быстрых консультаций по вопросам сыска ниточек, следов, зацепок. И хотя в круг обязанностей Можайского сыскная работа по тяжким или необычным уголовным делам не входила вообще, он стал своего рода неофициальной и при этом очень ценной частью сыскной полиции, а также следственной системы, столпами и опорой каковой являлись судебные следователи. Известен случай, когда участковый судебный следователь наотрез отказался выехать на место преступления без Можайского, отлучившегося из участка за папиросами!

Кому-то все это могло бы показаться чрезмерным. И правда: работа участковых приставов и без такой — дополнительной — нагрузки была тяжелой и требовательной. В конце концов, только в одном участке Можайского ежегодно задерживались две-три тысячи лиц, в отношении которых имелись все основания полагать причастность их к правонарушениям, и каждое такое задержание требовало изысканий и проверок. Ежедневные доклады околоточных надзирателей, разбор многочисленных жалоб, определение подотчетности дел и даже простая канцелярщина, пусть и сократившаяся после реформы, но все же остававшаяся внушительной, — всё это занимало время и было отнюдь не легкой ношей.

Без жалоб не проходило и дня: за минувший год только Можайскому поступило около трехсот таковых от жителей участка, и это — не считая разобранных его старшим и младшим помощниками. Входящих бумаг и депеш оказалось под тридцать тысяч! А исходящих — в присутственные места и должностным лицам, в иногородние учреждения, различного рода телеграмм — тридцать с половиной! А кроме того: составлено двести с лишним записок о происшествиях, двадцать тысяч засвидетельствований, из которых Можайским лично — более пяти тысяч, принято более двух тысяч решений об отсрочках документов на жительство. Работы было столько, что, как говорится, не продохнуть.

И все же Можайский взвалил на себя дополнительное обременение с чувством, похожим на удовлетворение. И это обременение или, что более точно, результаты такой работы не заставили себя ждать. Мы уже видели, что положение дел в участке Можайского неизменно ставили в пример другим участковым приставам. Теперь же добавим только одно сравнение: если в соседнем — весьма благополучном по городским меркам — участке за год произошло пять разбойных нападений и грабежей, то в участке Можайского ни одного; если за тот же год в том же соседнем участке вскрылись двадцать шесть крупных краж, то в участке Можайского — четыре; если в соседнем участке были четко установлены три случая поджогов, то в участке Можайского обошлось без них.

И нужно еще сказать, что участок Можайского оказался единственным, в котором практически все преступления были не только обнаружены, но и расследованы так, что виновные были найдены, взяты под стражу, отданы под суд и осуждены. За последние пару лет, предшествовавших году тех зловещих событий, о которых, собственно, и написана эта книга, только одно происшествие едва не подпортило великолепную статистику.

Вкратце это случилось так.

Как-то утром, практически сразу после доклада околоточных надзирателей, в кабинет к Можайскому буквально ворвался Вадим Арнольдович Гесс — невероятно возбужденный, сверкающий глазами, с языком, заплетающимся от обилия опережающих друг друга слов, и с выпуском Листка в руке. Убедившись в том, что в обозримом будущем от попыток Гесса рассказать о причине возбуждения толку явно не предвидится, Можайский отнял у него Листок и на первой же странице обнаружил сенсационную заметку под аршинным заголовком:

УПРАВЛЯЮЩИЙ УБИТ. УКРАДЕН МИЛЛИОН

Леденящее кровь происшествие вскрылось сегодня рано утром в конторе Общества Северных и Южных железных дорог, помещающейся в доме Редика всего лишь в трех минутах неспешной пешей ходьбы от здания полицейского участка.

Около шестого часа пришедшая в контору уборщица обнаружила страшный беспорядок в приемной и в двух из трех кабинетов: разорванные в клочки, повсюду валялись бумаги; кресла и даже тяжелый диван для посетителей были опрокинуты, причем обшивка и кресел, и дивана оказалась вспоротой. Огромная кадка с гибискусом была в прямом смысле слова выпотрошена: несчастное растение с корнями выброшено из кадки вон, земля высыпана. Стекло конторки разбито вдребезги: его осколки усеяли все пространство приемной, а часть из них какою-то бешеной силой были выметены в коридор.

Но самое страшное открытие поджидало уборщицу в кабинете управляющего. На сдвинутом от середины комнаты столе лежала шляпа с рваным отверстием, края которого казались словно омоченными в бурой жидкости — несомненно, как это вытекает из всего в совокупности, в крови. Дверь тяжелого французского сейфа системы Николая Боша была открыта. А точнее — выломана из рамы мощным взрывом: как полагает наш собственный эксперт — подрывом пироксилина.

Незамедлительно вызванный в контору Директор Общества — почетный гражданин А. А. Самохвалов — засвидетельствовал исчезновение ценных бумаг и векселей на общую сумму в один миллион рублей. Эти бумаги и векселя предполагалось реализовать в ближайшие дни для выдачи крупной залоговой ссуды — под отправляемые дорогами Общества хлебные поезда.

Кроме того, из конторы пропали: серия облигаций правительственного займа — на сто без малого тысяч рублей; макет железнодорожного грузового вагона — тонкой ювелирной работы, обошедшийся Обществу в двенадцать тысяч рублей; бронзовый колокольчик с дарственной надписью Его Королевского Высочества Князя Витбург-Измайловского — дар, оценить который в денежном выражении невозможно; портрет основателя и первого главы Общества, купца первой гильдии Семена Фаддеевича Латыкина — кисти Петра Васильевича Басина.

Тело управляющего конторой, петербургского мещанина Д. И. Кузьмичева, ни сразу, ни на данное время, обнаружено не было. Тем не менее, сомневаться в его трагической участи не приходится: не только пробитая и окровавленная шляпа, в которой подошедшие вскоре сотрудники конторы опознали головной убор Кузьмичева, но и кровавый след, протянувшийся от стола к окну, свидетельствуют, по меньшей мере, о тяжелом ранении, постигшем управляющего.