Павел Саксонов - Можайский — 3: Саевич и другие

65 В год, разумеется. Впрочем, цифра не совсем верная, так как Михаил Фролович вывел ее явно обобщенно и из общей статистики: в среднем, ежегодно из водоемов Петербурга (рек, каналов и т. д.) вылавливали 150–170 утопленников, причем личности некоторой их части устанавливались еще «по горячим следам». Тем не менее, именно на Обводный канал приходилось наибольшее количество такого рода происшествий — и при этом с огромным отрывом от всех других каналов и рек вместе взятых, — почему, собственно, Михаил Фролович и дал такую цифру: примерно 2/3 от общего числа. Нужно учесть и то, что далеко не все тонувшие утопали «мирно»: по собственной небрежности или просто в пьяном виде, т. е. — в результате несчастных случаев. И хотя совокупную статистику совершавшихся в Петербурге преступлений этими данными старались не портить (напомним, что официально в полуторамиллионной столице совершались не более нескольких десятков убийств ежегодно — феноменально низкий по современным, да и не только, меркам показатель), все же очень большое количество утопленников являлись именно жертвами совершенного в отношении них насилия. А вот почему именно Обводный канал лидировал в этой печальной статистике, не совсем понятно. Разве что можно это обстоятельство списать на специфику мест: преимущественно бедных. А где процветает бедность, там, как известно, процветает и преступность.

66 Читатель может подумать, что Никита Аристархович, ставя себя на одну доску с Чеховым, был слишком уж высокого мнения о себе. Однако это не так. Из других дошедших до нас текстов известно мнение журналиста, считавшего Чехова полной бездарностью, а его работы — унылой и совершенно далекой от реальной жизни писаниной: извращенным представлением о жизни. Таким образом, Никита Аристархович не о себе был чрезвычайно высокого мнения, а об Антоне Павловиче чрезвычайно низкого. Себя же он упомянул в его компании исключительно потому, что так было принято и вообще ожидаемо: лучше всего других успокаивает личное признание в том, что и сам такой же. Известно вот такое высказывание Никиты Аристарховича: «Еще немного, и силами Чехова наш театр превратится в кладбище!» Эта фраза, как нам кажется, предвосхищает сказанное позже Вудхаузом: «Если этот человек и произносит «привет, девчонки!», то таким тоном, как в русской драме объявляют присутствующим, что дедушка повесился в сарае ».

67 Михаила Георгиевича, полицейского врача Васильевской части. Читатель, возможно, о нем уже позабыл, но в момент диалога он по-прежнему спал на диване в гостиной Никиты Аристарховича.

68 Вот современное определение «невских зажоров» от Комитета по природопользованию Петербурга: невские зажоры представляют собой плотные скопления мелкобитого кристаллического льда и шуги, стесняющие живое сечение русла иногда на 70–80 % и приводящие к подпору (подъему уровня воды), снижению пропускной способности русла либо отверстий водопропускного сооружения и возможному затоплению прибрежных участков реки.

69 Можайский имеет в виду тогдашнего прозектора (патологоанатома) Обуховской больницы, статского советника, доктора медицины Александра Ивановича Моисеева.

70 Никита Аристархович имеет в виду Ведомости Санкт-Петербургского Градоначальства и Столичной полиции — ежедневную газету, принадлежавшую столичному градоначальству. Помимо прочего, в этой газете печаталась полицейская хроника происшествий. Разумеется, хроника полной не была и не охватывала все даже самые значительные происшествия, не говоря уже о многочисленной «мелочевке». Говоря, что черпает информацию не из Ведомостей, Никита Аристархович прямо намекает на собственные источники в полиции. Да хоть на того же князя Можайского, который, как помнит читатель, охотно делился с репортером информацией по собственному участку.

71 Клейгельс.

72 Нева.

73 3-го Казанской части, в здании которого находилась и столичная Сыскная полиция (Офицерская улица, 28, ныне улица Декабристов под тем же номером).

74 Просто необходимо заметить: в этом месте Никита Аристархович выразился настолько путано, что нет никакой возможности понять, что именно он имел в виду. Пустяк — убийство офицера в Петербурге? Пустяк — сам повод для того, чтобы толпа собралась? Пустяк по сравнению с теми — более грозными — событиями, которые давно уже назревали и вылились в итоге в череду волнений?

75 Михаил Фролович имеет в виду личный номер городового: навроде того, какой ныне выбивается на нагрудном жетоне полицейских чинов — например, гаишников. Во время описываемых событий этот номер помещался на шапке (зимой) или фуражке (летом).

76 Михаил Фролович был статским советником. И хотя «военного» соответствия этому гражданскому чину во время описываемых событий не было (ранее он примерно соответствовал бригадиру: чуть выше полковника, чуть ниже генерал-майора), погоны на форменном пальто Михаила Фроловича имелись: на генеральский манер без просветов, с одной большой звездочкой. Сегодня погоны похожего образца носят генерал-майоры и соответствующие этому званию гражданские и специальные чины, но раньше одна большая звездочка на погоне без просвета говорила о принадлежности к пятому классному чину, а не к четвертому, как генерал-майоры: у генерал-майоров звездочек было две. Обращение к чиновнику пятого класса и было «ваше высокородие».

77 Михаил Фролович лучше, чем кто бы то ни было, знал: далеко не всегда отставным нижним армейским чинам было легко устроиться в столице на законных основаниях. Их «численность» старались «регулировать» из вполне понятных опасений. Бывали периоды, когда численность таких людей доходила в Петербурге до нескольких сотен тысяч человек, и это создавало определенные проблемы.

78 К Театральной. А мост — Офицерский (ныне — Декабристов), на линии Офицерской (Декабристов) улицы.

79 Мы уже говорили о страшной текучке полицейских кадров в столице, поэтому изумление Михаила Фроловича должно быть читателю понятно: непосредственно при наборе отсева практически не было. Если кандидат на службу соответствовал нехитрым требованиям — иметь не уголовную биографию, иметь благообразную наружность и не болезненное телосложение, — его брали без особых размышлений. Имелись и еще два требования — быть православного исповедания и уметь хоть как-то читать и писать, — но на них уже особенного внимания не обращали: на иные христианские исповедания «закрывали глаза», принимая, например, белорусов из католических уездов, а умение писать и читать засчитывали как непременное только для претендентов на должности околоточных надзирателей. Лишь очень немногие выслуживались до того, чтобы получить право на сдачу соответствующего экзамена. Наконец, отслужившим в армии претендентам и вовсе давался «зеленый свет»: трудно даже представить, что должно было произойти, чтобы отставному солдату отказали в приеме на полицейскую службу.