Лариса Соболева - Та, которой не должно быть…

– Менять надо… ну, все, что тебе мешает, не соответствует твоей эстетике, мировосприятию.

– Мне ничего не мешает. И все соответствует. Ты приехала поговорить об интерьере и эстетике?

Лариса уселась на стул, стоявший напротив тахты, и напомнила ему уже без игривости (надо сказать, манера игруньи ее саму не устраивала):

– Тебя интересовал Ганин, я выяснила. На пожилого человека напали действительно случайные подонки. Да, да. И подростки попались, когда хотели загнать часы – они же именные, с обратным адресом, так что дело было раскрыто, в нем тайн нет, а тебя неверно информировали.

Эдгар опустил голову, темные кудри закрыли лицо, Ларисе пришлось немного пригнуться, чтобы заглянуть ему в глаза. Хотя вопрос: зачем ей это надо?

– Э-эй… – произнесла она с беспокойством. – Ты чего?.. Расстроился из-за Ганина? Но тебе стало известно о его гибели в день приезда.

– Не знаешь ты, что за человек он был, – вздохнул Эдгар. – Жалко… Только он мог разложить дачную историю.

Может, две минуты, которые они провели в молчании, были данью памяти Ганину, но если это не так, то грусть неизвестного происхождения расползлась по гостиной. И обволакивала, словно туман. И мешала дышать, будто комната заполнялась ядовитым газом. Странные ощущения. Ларису они рассердили нелепостью, непоследовательностью и несвязностью, она отбросила всю эту дурь, поинтересовавшись скорее для проформы:

– Ты наймешь нового детектива?

– Что? – очнулся словно после гипноза Эдгар. – А… не знаю, я не думал об этом. Нет, наверное… Прошел год, целый год… Вообще-то, подумаю… Нет, другой – он не потянет.

– Ну, я пошла?

Если уж откровенно, то не стоило и приезжать. Следовало по телефону рассказать «большие» новости, да поздно раскаиваться. Лариса энергично зашагала к выходу, однако Эдгар обогнал ее, перекрыв собой выход. Она удивленно подняла брови, не понимая, что это за порыв с его стороны. Почему желваки «ходят» на скулах, губы сжаты, ноздри раздуваются, он сглатывает… почему? Как всякая женщина с хорошей самооценкой, Лариса приняла сей порыв на свой счет, но Эдгар кинул ей несколько вопросов на одной протестной ноте и без пауз, разочаровав:

– А вы что-нибудь делаете? Вы работаете? Или протираете юбки со штанами – кофе, чай, потрепались, разошлись?

– Зачем же так зло?

Она попробовала обойти его, но Эдгар упал боком на ребро дверного проема, они чуть не столкнулись носами.

– Работа прекратилась потому, что улик недостаточно, – отчеканила Лариса тоном стервы, которой наступили на хвост. – А если точнее, улик вообще не нашлось. Одни подозрения и подозреваемые, но без улик они – ничто. Ах, боже мой, ты удивлен? Ну, знаешь, не все преступления удается раскрыть, неужели ты об этом никогда не слышал? И случается, преступников находят через много лет. Теперь отойди, мне пора. Не провожай, я на такси.

Эдгар резко отошел в сторону, уступив ей дорогу, затем слушал: стук каблуков, как хлопнула дверь, далекий звук мотора и, наконец, тишину. Он прилег на тахту, закинул руки за голову и подумал, что незаслуженно обидел Ларису, ему следовало бы извиниться, но вдруг раздался голос:

– Зачем она приходила?

Он резко сел, не веря ни ушам, ни глазам. Но нет, не ошибся, посреди гостиной стояла… Нина. Сумку она бросила в кресло. Остервенело бросила. После чего уставилась на Эдгара, как на врага народа, сунув руки в карманы плаща и наклонив голову, одновременно обжигая его взглядом исподлобья.

– Зачем она приходила? – повторила Нина.

– Где ты была? – Он имел право задать этот вопрос.

– Я тебя спросила про нее, – указала пальцем за свою спину Нина. – Спросила первая. Что ей было нужно?

– Я тебя искал в городе…

– Она мне не нравится.

Нина сбросила плащ с плеч, швырнула в кресло, обещавшее развалиться при первой же попытке сесть в него, и заходила по гостиной, скрестив руки на груди. А он, обреченно следя за ней, подумал, что эта Нина принесет ему массу проблем.

– Почему ты ушла, ничего мне не сказав? – требовательным тоном спросил Эдгар. К этому времени он кое-как пришел в себя, и у него к ней было больше претензий, намного больше.

– Я не обязана отчитываться!

– Нет, обязана! – Эдгар подскочил к ней и схватил за плечи это сердитое существо, возникшее, казалось, из пустоты, но имевшее плоть не эфемерную, а вполне реальную. – Ты появляешься неизвестно откуда, переворачиваешь в моей жизни все, требуешь отчета, но при этом не хочешь отчитываться!

Есть люди, которых сложно пронять даже слезами, а словом и подавно. Они удивительно не чутки к чужим волнениям и ловят кайф, вытягивая из партнеров жизненные соки. Но что будет, когда вытянут все до капли? А будет так: отшвырнут, как тряпку, в сторону, то есть выбросят. И найдут другого донора. Это их суть. Они как насос: себе, себе, себе, а партнеру – временное счастье обладанием, мильон терзаний и разруху в душе.

– Оставь меня! – выскользнула из его рук, словно электрический угорь, Нина и расположилась, полулежа, на тахте, где минуту назад лежал он. – Она пришла, чтобы ты ее трахнул. Вот гадюка…

Выражения не из ее лексикона. Нина нежна и чарующе прекрасна, как весенний цветок, ее губы созданы для волшебных слов, несущих свет и радость, потому в сознании не укладывалась фраза, местожительство которой – подворотня. Эдгар сдержал порыв разъяснить Нине, что человеку дан язык для общения и существует много слов… Но зачем? Он разозлит маленькую мегеру, она уйдет. Эдгар сел на тахту рядом с ней, опустил голову и неожиданно для себя произнес опасную фразу:

– Ты не Нина, ты не можешь ею быть.

Фраза вырвалась нечаянно, он тут же пожалел о ней. Нет, Нина не оскорбилась, не фыркнула с пренебрежением и не ушла победоносно, зная, что тем самым заставила его страдать. Напротив, она запрыгнула на тахту, стала на колени позади Эдгара, руками обвила его шею и провокационно заворковала то в одно ухо, то в другое:

– Я Нина! Да хоть чертом назови меня, не имеет значения, как я буду называться.

– А что для тебя имеет значение?

– Многое.

– Ну что же, что?..

Нина легла на его колени спиной, ее глаза стали задумчивыми, с каким-то двойным дном: алчными и в то же время по-детски бесхитростными.

– Значение имеет – сейчас, а не вчера или завтра, – певуче заговорила она, уставившись в потолок, а может, даже дальше, хотя лицо Эдгара было намного ближе. – Ты, я – тоже имеет значение. И то, что мы хотим. Сейчас мы хотим друг друга, а завтра, я допускаю, возненавидим. Но зачем же думать об этом сейчас? Ненависть будет иметь значение, когда она родится, а до этого… Поцелуй меня…

На щеках Нины алел нездоровый румянец оттенка увядшей розы, влажные глаза неестественно блестели. Ее губы подрагивали, словно их хозяйка умирала, а поцелуй подарит ей несколько часов жизни, поэтому они с нетерпением ждали прикосновения губ Эдгара.