Лариса Соболева - Та, которой не должно быть…

Ну, ему не привыкать к смертям, он не раз имел отношение к «насильственному уходу из жизни» и чувствовал себя при этом вполне сносно. А Алла молчала. Несмотря на статус жены, она чувствовала себя временным явлением в этом отеле для случайных жен. Она сидела рядом с Майкой, искоса поглядывая на мужа, и на правах медсестры отсчитывала капли, падающие из пузырька в хрустальную рюмку. Да, черт возьми, это чудовище вполне приятной наружности – ее муж. И чудовище предоставило сыну Аллы полную свободу, мол, Федьке пора жить одному, в квартире матери – нормально?

А Заваров все ходил и негодовал… идиотизм, но негодование у него вызывала родная и единственная дочка. Он планировал отвезти новую жену на Мальдивы – там пальмы, кокосы, белый песок и синее море, там рай для умных. Теперь же, по всему видно, поездку придется отменить из-за Майки, не умеющей управлять собой. Новая жена его тоже слегка нервировала, Алла настаивала на отмене свадебного путешествия, мотивируя, что детей (в том числе и Федьку) нельзя бросать в данной ситуации. Как будто они маленькие!

– Выпей, – предложила падчерице Алла рюмку с валерьянкой.

Майка лежала, уткнувшись носом в спинку дивана, и будто не слышала. Подержав рюмку минуту-другую, Алла поставила ее на столик рядом с диваном. Она не знала, чем еще помочь Майке, а хотела бы. Честно говоря, Алла не ожидала от взбалмошной и глупой дочери Заварова глубоких переживаний, но помочь ей с этим справиться… не умела.

Да, к сожалению, она не умеет чисто по-матерински утешить и ободрить взрослого ребенка, ведь Майка хоть и семнадцатилетняя, хоть и залезла в постель сына, а по сути она еще ребенок. Но когда ей было учиться материнским приемам? Федька находился на попечении бабушки, им Алла не занималась, она добывала деньги, чтобы обеспечить себя, мать и Федьку. Время летело, однажды с удивлением заметила: мальчик-то выше мамы ростом, у него растут усы! Вот так и пропустила самое важное в жизни, как теперь понимает. Но, вспомнив Лину и то, как та болталась высоко над землей, у Аллы нашлись (между прочим, выстраданные) слова:

– Люди, Майя, уходят не всегда по старости. И это приносит боль. Очень сильную. Особенно если ушел ровесник, а вы молоды, не успели шагнуть в жизнь, не узнали ничего важного, без чего человек существует, а не живет. Существует, даже если он имеет корону и трон. Потом боль… она пройдет… может быть. У многих проходит… если к этой боли не примешивается вина.

Вероятно, задумчиво-проникновенный тон заставил повернуться Майку к Алле лицом, она рассматривала мачеху с любопытством. Собственно, с ней никто не разговаривал по душам, никто не открывал ту часть человеческого бытия, про которую написаны сотни тысяч книг. Она догадывалась: должно быть (помимо папиных указок) еще нечто, к чему надо стремиться.

– А важное – это что? – спросила Майка.

– Ну, милая, каждый определяет сам…

– А вы определили?

– Да. – И Алла вдруг замялась, потому что с этим «да» поторопилась, а девчонке нельзя лгать. – Но у меня не все получилось так, как я хотела. Видишь ли, у людей тоже есть свой взгляд на мир, свои принципы, они редко совпадали с моими, а я… я не всегда отстаивала их. И мне, бывает, стыдно об этом вспоминать.

– Значит, вы несчастная?

– М… нет, что ты! У меня есть многое, чем я могу гордиться… Я выжила в трудные времена, у меня есть Федька, мама жива, слава богу…

– А что – важное? – не понимала Майка.

– То, что я перечислила. А еще любовь…

– …вера, надежда, – продекларировал Заваров, поставив точку в списке ценностей новой жены. – Девушки, не хватит ли демагогии?

Он бы продолжил. Но лицо дочери стало вдруг неестественным, застывшей маской то ли брезгливости, то ли обиды, то ли плаксивости. Нет, правда: как будто все эти эмоции перемешались и впечатались в лицо. С ней что-то не так, заметила Алла, взяла Майку за руку, погладила, мол, мы с тобой, поинтересовавшись:

– Тебе плохо?

А девчонку охватил натуральный ужас, она вытаращила глаза и перестала дышать – куда уж ей говорить. Майя смотрела за спину отца, на окно, слыша только паническое биение собственного сердца. Удары нарастали… нарастали…

Окно… Оно огромное: от пола до потолка, таких окон пять, каждое открывается и прямо из гостиной можно попасть на площадку… Но разве дело в окне? Нет, конечно.

За стеклом Майя видела голову! Отдельно от человека! А самого человека, то есть тела, не было! Получалось, голова висела между небом и землей.

Майка от страха не сообразила, что у головы, безусловно, есть тело с ногами и руками, одежда тоже, а не видно всего этого потому, что человек одет в черную одежду. В данном случае первейшую роль сыграла игра света, точнее, недостаток освещения. Но разве Майя подумала о световых эффектах? Нет, она видела отдельно висящую голову, да и не голову вовсе – одно лицо! Без волос, без шеи… И черные глазницы на этом лице наверняка буравили Майку, хотя глаз не было видно, они поедали ее, обещая казнь страшную и долгую. Так ей почудилось.

Через три-пять секунд, а прошло именно столько времени, Майка завизжала, закрыв ладонями лицо. Алла тут же обернулась, догадавшись, что падчерицу напугало что-то во дворе. В следующий миг она кинулась к окну, так как заметила тающую в темноте фигуру. Алла смелая женщина, она приоткрыла фрамугу, но за стенами стояла темень, лишь ночной холод обдал влажностью.

– Майя! – кинулся к визжащей дочери отец, схватил ее за плечи и затряс. – Что случилось? Что за истерики?

– Там… там… рожа! – тряслась дочь. – Страшная…

– Где – там?

– В окне!

– Что ты выдумываешь! – вскипел отец. – За окном наша территория! Огороженная!

– Я видела! Видела! – завизжала Майка, стукнув кулачками по дивану.

– Тебе показалось! – рявкнул отец. – На моей территории посторонних быть не может!

– Но я тоже видела, – подала голос Алла, возвращаясь.

Заваров двинул ей навстречу, натянув снисходительную улыбку, которая не понравилась жене. Ведь кто угодно мог заявиться к Заварову с плохими намерениями, у него же врагов – как в улье пчел. И теперь, раз Алла жена, она имеет право высказать ему свои опасения:

– Смешного здесь ничего нет! Я, конечно, не успела рассмотреть рожу, напугавшую Майку, но фигуру видела четко. Это был мужчина. Кажется. А теперь подумай: что в нем могло так сильно напугать твою дочь? Почему он стоял у окна, что здесь высматривал? И почему он скрылся так быстро, когда его заметила Майя? Это не гость, Гена, и не твой знакомый. А если знакомый, то далеко не добрый. И случайно он вряд ли зашел в твой двор. Одна твоя ограда устрашает – слишком дорогая и высокая, значит, здесь живет тот, кто голову оторвет за прогулки по его территории.