Вера Коркина - Умный, наглый, сомоуверенный

Вот я и добилась, Танюша, что он в первый раз заговорил со мной всерьез. Почему-то меня это так окрылило, что я показала ему платок и предложила: „Проверь меня“. Он послушался, сел на диван, я зажала ему нос и рот, и сорок пять секунд он не мог выбраться. Выбрался красным, взъерошенным: „Ну ты даешь, хрюша. Ты меня удивляешь!“ Так что я была собой горда. Еще бы отучить называть меня хрюшей, было бы замечательно. Так что между нами в этот вечер был заключен союз, и он, успокоившись, сел ужинать, а потом продумывать план. Я ему помогу, и не вздумай меня останавливать, а то я тебя знаю!»

Каждый вечер Авилову звонила Катя. Поговорив с ней, он обычно набирал телефон Иры, но редко заставал дома. Полковник едко намекал, что вдовушка гуляет с кавалером, и дела идут преотлично.

Ира чувствовала себя дома. Появилась надежда на безбедное существование, и это радовало. Яков за ней ухаживал, воздерживаясь от слов и необдуманных поступков, продолжая изъясняться намеками. Она пыталась подробней выспросить насчет его профессии, но всякий раз встречала вежливый отпор. Яков утверждал, что является временно не работающим, продолжал сорить деньгами и приглядывать себе фотоателье.

— Красавицы, — приговаривал он, — каких здесь в избытке, хотят иметь не дешевые снимки, но настоящие фотопортреты.

Ира смеялась. Но когда Яков все-таки, долго примеряясь, купил фотоаппарат и сделал первые снимки, она ахнула. Такой она себя еще не видела.

— Нужно показать папе, — закричала она, — это же чудо!

Яков предлагаемых за фотографии денег с полковника не взял, а купил рекламное место для фотоснимков, которые унесли вместе со щитом.

— В этом городе люди тонко понимают искусство, — Яков улыбался, трогая небольшую, слегка серебристую бородку, и продолжал присматривать здание для фотоателье. Место на набережной под зонтом его не устраивало, по всему было видно, что человек основательный, глупостей не делает.

Спустя месяц Ира подсела к отцу на кухне, когда все в доме угомонились, и потерлась головой об его плечо.

— Пап, я, кажется, тебя сейчас ужасно расстрою. — Тот откинулся на спинку стула, прищурившись, и достал пачку сигарет. — Яков сделал мне предложение. Ты как?

— А я что? — возмутился тот. — Не мне с ним жить. Сама решай.

— Тебе он тоже сделал предложение.

— А это уже интересней. — Полковник достал из пачки сигарету и, повертев, положил на стол рядом с зажигалкой.

— Для укрепления фундамента нужно восемьдесят тысяч долларов. Они у него есть.

— А условия?

— Он не говорил об условиях.

— Ха! Гусар, что ли?

— Но мы же собираемся пожениться.

— А! Значит, уже решила? Успела?! — взревел полковник, а Ира, слегка побледнев, отвернулась. — А зачем тогда вопросы задаешь?

— Не ори, ты не в кабинете. Он мне симпатичен. Он одинок, не беден, хочет иметь ребенка и любит меня, это заметно.

— Все точно рассчитала, Ириша?

— При чем тут это?

— Смотри, второй раз… — У дочери зло сверкнули глаза, и полковник замолчал. — Извини, я этого не понимаю, зачем, как из пулемета, замуж выходить. Хоть бы подождала, поглядела на человека.

Она вскочила со стула, едва не уронив чашку:

— Я привыкла быть замужней женщиной! Ты это можешь понять или нет? Я одной себя не представляю, даже не понимаю, как это — не заботиться о детях, о муже, иметь любовников! Эта дикая жизнь не по мне! На нервы действует. Я одна — как рыба без воды, мне нужен рядом человек.

— Замуж выйти — не напасть, как бы после не пропасть.

— Мне, представь себе такое, с Алексеем жилось хорошо. И страха у меня никакого нет. Ну разлюбил он меня, я страдала, но то, что было, не вычеркнуть. А сейчас я даже не знаю, кому от этого хуже. Он на мели со своей девчонкой, выглядит ужасно, а у меня все так хорошо, что даже стыдно из-за гостиницы.

— Это ты брось. Напрасный стыд. — Полковник взглянул исподлобья. — Ты это не врешь? Правильная ты очень. Но и своего не упускаешь, и все так ровненько у тебя сходится. Край к краю, стрелка со стрелкой. Ты и хорошая, и не в прогаре. Это уметь надо. Опять нашла старше себя. Неглупо.

— Папа! — Ира посмотрела с упреком. — Я не искала. Он меня увел у Сашки.

— Ты и Сашку заморочила? Ну что ж, Сашка орел. Я с ним всегда договаривался. — Глаза полковника мстительно блеснули.

— О чем? Ну, давай, колись, о чем ты с ним договаривался?

— Хочешь правду знать? Смотри, могу сказать. Слетят твои ангельские перышки. Так вот. Алексея твоего уходили по Сашкиному рецепту. Он посоветовал, как сделать грамотно. Его идея.

— Папа! — Ира опять вскочила со стула. — Зачем? Это что же, собрались, договорились и повалили человека?!

— Сам срезался. Пальцем шатнули, а он — кувырк, и нету. Все правильно вышло, по заслугам. Хочешь жить с молодухой — живи, а то, чем обязан семье, — положи где взял.

— Нет, ну каков господин Авилов! Сволочь.

— Ты его не сволочи. Он тебя не сдавал. Знаешь, когда он мне сказал, кого на «ситроене» катал? После зоны. А ведь мог и сразу поканючить, я б его понял и пособил, чем мог. А про шашни Алексея мне докладывали. Тебе не говорил. У меня тоже есть чувства. Мне обидно было за тебя, за девчонок, жалко денег, которые на шалаву шли. Думаю, а вот прищучу — как себя поведет? И оказалось — дерьмо. Трус, захребетник. Пальцем не пошевелил, сразу в кусты, за юбки цепляться, прятаться.

— Ну ты… ну ты…

— Я человек, нечего из меня вьючного делать. Я все вез, как ишак. Алексей на первом барьере срезался… А смотри еще, какая картина — не заведи он девку, могли бы всю жизнь прожить, и ты б не знала, с каким мудаком живешь… Да ты что, ревешь что ли? Убери фартук с лица, говорю, убери. Эх, Ириша, на кого слезы тратишь? Злая штука любовь, обидная. Как над людьми смеется. Я люблю сама знаешь кого, а ты меня винишь за дерьмо собачье, за Алексея… Не нравятся мне твои браки, и этого жука с его долларами я не хочу. А ты поступай, как сама знаешь, раз любишь замуж ходить, дело твое. Я деньги возьму, только назад не отдам, пусть не надеется. Это его приданое будет… А денег немного дает, с твоими глазами могла и побогаче найти.

— Папа! Ты что, мной приторговываешь?

— Не папкай. Иди спи, замужняя женщина.

— Я не могу спать! Я, знаешь, что сейчас поняла — ты ведь меня за человека не считаешь. Ты с моей жизнью делаешь, что тебе вздумается!

— Не что вздумается, а что надо. И что ты сама не можешь сделать. Не способна.

Ира, потрясенная разговором, ушла в свою комнату, а полковник наконец закурил третью за день сигарету «Ротманс». Пусть знает. Всю жизнь не проживешь с закрытыми глазами.

Но просидел он недолго. Через две минуты хлопнула входная дверь — ушла. Через час вернулась и, увидев, что полковник так и сидит на кухне, спросила: