Джон Кризи - Я не собирался убивать

Я покончил с сандвичами и чаем и поднялся на второй этаж. Почти совсем стемнело. Сосед сжигал обрезанные ветки, в его саду был виден отблеск костра, поднималось легкое облачко дыма, чувствовался запах сока и горелого дерева. За окном, в парке, четко виднелась фигура мужчины. Он курил сигарету, как будто хотел быть уверенным, что его заметят. Я прошел в спальню, выходившую на улицу. Двое других просто сидели в «МГ» и даже не притворялись читающими газету. Соседи наверняка заметили их и спрашивали себя, что они делают. Пока я смотрел на них, один вышел из машины, потянулся, подняв руки над головой, и спокойно направился в сторону парка. Затем он на секунду остановился, развернулся и двинулся назад, прикурив сигарету. Он не мог показать яснее, что намерен оставаться поблизости долго.

На улицу свернул велосипедист. Это мог быть Роберт, но из-за темноты я не мог его узнать. Фара была мощной, как у его велосипеда. Я объяснил Роберту, что просто необходимо иметь хорошее освещение как спереди, так и сзади. Человек у парка обернулся, как будто следил за велосипедистом. Луч фары качнулся, показывая, что колесо наехало на кочку, потом направился к воротам, ведущим в гараж. Я понял, что это Роберт.

Едва он исчез из поля моего зрения, как на углу улицы остановился мотороллер. Детектив из «МГ» подошел к нему и заговорил с приехавшим человеком, будто обмениваясь новостями.

Я вышел на площадку. На первом этаже хлопнула дверь.

— Ma, ты дома? — крикнул Роберт.

Я не ответил.

Он прошел из кухни по коридору, насвистывая, и снова позвал:

— Мама!

Я увидел макушку его темноволосой головы, потом лицо с красными от физической нагрузки щеками. Он нагнулся, снимая с брюк булавки.

— Она ушла, старик, — сказал я.

Он резко распрямился, держа булавку в руке.

— Папа!

— Добрый вечер, Боб.

— А Джулия…

— Тоже ушла.

— Тем лучше! — воскликнул Роберт.

Выражение его лица показывало, что он испытывает одновременно радость и облегчение. Я никогда не видел, чтобы у него так горели глаза.

— Все прошло прекрасно, — сказал он. — Я никогда не смогу отблагодарить тебя… никогда.

— Сможешь, — ответил я. — Не начинай снова.

— Никогда в жизни, — заявил он, глядя, как я спускаюсь по лестнице. — Никогда не забуду прошлую ночь. От одной мысли, что меня могут обвинить в воровстве… Это было невыносимо! Каждый раз, когда я видел полицейского, мне казалось, что он смотрит на меня с подозрением. Ты не должен волноваться за будущее, папа, — добавил он со смущенным смешком.

— Тем лучше. Почему ты так задержался?

— Заехал в клуб, чтобы убедиться, что нет никаких осложнений. Бармена не было, так что я помогал Чиму подавать выпивку. В среду всегда много народу. Где мама?

— У миссис Бомонт.

— А! Слушай, па!

— Да.

— Ничего, если я снова уйду? Я хотел обязательно вернуться, чтобы увидеть тебя, но в «Одеоне» идет потрясающий фильм. Вестерн с Аланом Лэддом. Я еще успею, но если ты хочешь…

— У тебя есть деньги?

— На билет хватит.

— Тогда иди. Я предупрежу маму.

Через пять минут он снова уехал на своем велосипеде, но человек на мотороллере не последовал за ним. Нетрудно догадаться почему. Пока я не вернулся домой, существовала возможность, что я встречусь в городе с одним из членов семьи, а здесь полиция могла следить за мной, так что передвижения остальных были менее важны. Роберт не заметил за собой слежку. Велосипедисту ее обнаружить сложнее, чем пешеходу. Девушка скорее, чем парень, заметит следующего за ней мужчину.

Наконец Роберт избавился от своих страхов.

Я буду один, когда вернется Лилиан.

— Я должен найти, какую ошибку совершил, — сказал я вслух, — и попытаться перейти в контратаку.

После того как я поел и принял таблетки, я чувствовал себя лучше. Одиночество тоже пошло мне на пользу. Я прошел в гостиную, включил свет и задернул шторы, но не совсем, чтобы те двое из «МГ» могли меня видеть. Потом я сел за пианино. Я только бренчу на нем, а вот Лилиан была бы отличной пианисткой, но она никогда не занималась этим всерьез. Мои пальцы осторожно коснулись клавиш, и это сразу принесло мне облегчение. Я начал играть мелодию «В персидском саду», потом медленнее более современную — «Любовь сложна и прекрасна». Поскольку окно было открыто, дежурившие могли меня слышать. Им не придется писать в своих рапортах, что дом был погружен в тревожную тишину. Играя, я ломал себе голову над ответом на важнейший вопрос: как полиция заподозрила меня… и есть ли у нее хоть какое-то доказательство. Музыка успокаивала, одни и те же ритмичные движения пальцев помогали прийти в себя. В моих мыслях появилось нечто похожее на надежду. Если бы в руках Плейделла были конкретные факты, он бы действовал соответственно. Что точно он говорил за тем совместным обедом несколько лет назад? Слов я не помнил, но смысл был такой: «Действуйте человеку на нервы, и рано или поздно он сломается». Если бы у него были бесспорные доказательства, ему бы не пришлось действовать мне на нервы. Хотя я немного успокоился от бесконечных повторений этого утверждения, но так и не нашел, что же привлекло ко мне внимание полиции. Очевидно, это была случайная встреча на вокзале Ватерлоо. Опасность со стороны однофунтовых купюр миновала, но, отдавая их Бобу, я не понимал, что совершаю ошибку, не стерев с них отпечатки пальцев. Возможно, я забыл что-то такое же простое. Моя уверенность в себе как в человеке, готовом привести в исполнение блестящий план и никогда не ошибающемся, полностью рухнула. Я даже готов был счесть себя способным на любую ошибку.

Раздался звонок телефона.

Я замер посреди аккорда и повернулся на табурете. Один аппарат стоял в прихожей, другой — в гостиной-кабинете. Звонки продолжались. Я медленно встал. Смешно… У меня не было никаких причин бояться телефонного звонка. История Плейделла слишком занимала мои мысли. Возможно, звонили Джулии: ей всегда звонили чаще, чем всем остальным. Или это мог быть деловой звонок. Я вышел в прихожую и снял трубку.

— Роберт Кент.

— С вами говорят из Скотленд-Ярда, — произнес женский голос. — Одну секунду, пожалуйста.

Я остался стоять возле стола, сжимая в руке трубку и стиснув зубы. У меня было чувство, будто обруч сдавливает мне голову и грудь. Я слышал неясные звуки: голоса, треск пишущих машинок, звонки. Некоторое время, показавшееся мне очень долгим, на линии никого не было. Через стекло двери я видел красный огонек. Почти наверняка это был один из задних огней «МГ», деформированный толстым стеклом. Я представил себе человека, дежурившего в парке, и мне захотелось закричать в телефон, но, к счастью, у меня хватило времени опомниться, прежде чем зазвучал мужской голос: