Оксана Обухова - Шутки в сторону

— Неужели еще помнишь мои зажигалки? — не скрывая этих чувств, усмехнулась я.

— Не совсем. Твоя зеленая куртка у дверей висит. Зажигалка, это так, для детского сада. — И обратился к «свите»: — Рассаживайтесь, господа, рассаживайтесь…

Гоша, Жора и Полина прилежно сели, Диана сидела давно, я осталась стоять. Из вредности, из глупости, из ревности. И злости.

Антон стоял и полировал спиной дверной косяк и перед патроном не отсвечивал.

— Итак, что здесь происходит?

Все молчали и переглядывались с видом отчаянных школьных прогульщиков.

Если бы я могла себе позволить, то тут же разревелась бы от досады. Три месяца скрываться от мужчины и попасться в такой нелепой компании, — Стелькин с лысым черепом и поцарапанным носом, полуобгорелый бандит, Полина на чемоданах и усмехающаяся Дуся, — в нелепейшей ситуации, с полностью разобранным лицом. Это ж как надо постараться, чтобы так все устроить!

Досада лишила меня возможности соображать здраво, я могла бы пошипеть и поюродствовать, но для выяснения «кто кому Вася» шипение вряд ли подошло бы. Ума хватило заткнуться, и слово взяла Диана:

— Назар, это я во всем виновата.

Боже, благослови могучую грудь нашей Дианы! Прикрыть этой грудью друзей — славный подвиг! Диана дольше меня была знакома с семейством Туполевых, она дружила с невесткой его покойного брата (кстати, именно Белла нас и познакомила) и не раз встречалась с Назаром Савельевичем на семейных мероприятиях. Но никогда раньше, я совершенно в этом уверена, не винилась перед Назаром.

В приватных беседах (исключительно со мной) Колбасова называла Туполева «этот твой карликовый олигарх». Я обижалась на все сразу. И на «карликовый», и на «этот», и на «твой», по поводу «олигарха» апеллировала к толковым словарям.

— У Полины случилась неприятность, и я попросила Софью разобраться — кто, зачем и для чего поставил в этом доме подслушивающие устройства.

Туполев поднял брови, сделал указательным пальцем вращательный жест — мол, нас все еще продолжают слушать? — и достал из кармана сигареты.

— Нет, микрофоны сняли, — ответила Диана.

— Давно? — прикурив и выпустив дым, поинтересовался Савельевич.

— Слушали месяц, писали на магнитофон, все записи сгорели вместе с соседним домом.

— Та-а-ак. — Туполев нахмурился. — И кто у нас такой старательный?

К могучей груди журналистки прибавилась хорошенькая округлая грудь нашей хозяйки. Караулова спешила защитить Бульдозера.

— Назар Савельевич, — защебетала, и мне сразу захотелось встать в общую шеренгу и рассчитаться на первый-второй, — это все Толик. Он решил покопаться в чужих секретах, заработать на этом, разжился техникой и уже поплатился за все.

— Толик, это — кто?

— Он сгорел вместе с соседним домом, — отмахнулась хозяйка и вывела Бульдозера из-под обстрела.

— Ну-ну. — Назар уселся поудобнее в кресле. — И как же он собирался заработать?

Самой скользкой темы Полине избежать не удалось. Напустив в глаза печали и туману, она пустилась каяться.

Каялась пространно, скользко и долго, как вся ее путаная тридцатидвухлетняя жизнь.

— Я понял, — оборвал наконец ее Туполев. — Здесь встречались деловые партнеры. Мужчины. — Полина заерзала, и Назар успокоил ее жестом. — Это ваш дом, ваше право, ваш выбор.

— Да, — вскинула мадам подбородок. — Чем-то надо на жизнь зарабатывать?!

— А почему вы сразу мне не позвонили?

Вопрос прицельно бил в меня. Ни разу за все время разговора Назар не посмотрел в мою сторону. Он показательно игнорировал мое присутствие, я не понимала, с чем конкретно связан такой негатив, но продолжала стоять, теперь уже исключительно из простого упрямства.

— Я позвонила бы тебе завтра, — сказала я, и Туполев впервые перевел на меня взгляд. Тяжелый и чужой.

— Почему — завтра?

— Потому что Полине опасно оставаться в городе. Я дождалась бы, пока она уедет, и пришла к тебе. Честное слово.

Этот невероятный человек всегда вынуждал меня оправдываться! Никогда ни одна наша дуэль не заканчивалась в мою пользу. Я делала для него все. Из штанов выпрыгивала, шкурой рисковала, на задних лапках цирковой собачкой бегала, и всегда — добровольно. Этот… гад… всегда так обставлял дела, что я принимала нужные ему решения. Он не лукавил, не обманывал, он был выше всех уверток, он просто делал так, что я невольно начинала играть в его игру. Один штрих — и все фигуры расставлены по позициям. Он Король, а я крохотной пешкой прикрываю тыл.

И никогда — под нажимом. Только добровольно, только на страх и на совесть.

Гений.

А я дура набитая.

И ревнивица. Без обязательств.

Хоть плачь, честное слово!

— Значит, ты собиралась ко мне завтра?

— Да.

— И зачем?

— А зачем ты здесь?! — Не выдержав, я сорвалась на крик и проиграла окончательно.

Если бы я хоть чуть-чуть успела подготовиться, если бы не думала ежеминутно, ежесекундно о швабре на голове и «рассчитайся на первый-второй», то смогла бы. Я пришла бы к нему вся из себя выдержанная, деловитая и убедительная…

Но он не дал мне времени.

Усмехнулся, посмотрел на Антона и сказал:

— Слышишь? Она пришла бы…

Я подумала, что сейчас он скажет: «А кто тебя звал?!» — и напряглась до боли в животе. Ждала этих слов, как пощечины.

Но Туполев не добивал никогда. По крайней мере, меня. Он щадил поверженных истеричек со швабрами на голове…

Туполев обвел наш коллектив свинцовым взором, чуть дольше задержав многопудовый взгляд на Жорже, и дал команду:

— Синявская и Иванова — свободны. — Синявская родная фамилия журналистки Колбасовой. — Остальные никуда не едут. Ждут здесь. Здесь остается Антон.

Вот, что называется, и приплыли. Кто в Анталию, кто в Германию на пароме, кто в Тольятти, а кто к генералу Ивану Артемьевичу с докладом.

— Не-е-ет, — пропела я. — Я никуда не «свободная»!

Дуся тоже осталась сидеть.

— Почему это? — усмехнулся Туполев.

— А я это начала, я и закончу! Хотя бы поприсутствую…

— Храбрейший оловянный сержант, — глядя на Антона, стоящего за моей спиной, с легкой усмешкой проговорил Туполев.

Мне послышались в его голосе прежние интонации, и я опустилась на краешек дивана:

— Ну, Назар, ну честное слово, ну как же вы без меня?! Я в материале, я в теме, я тут все знаю… Я помочь могу!!

— Она поможет, — все еще вроде бы разговаривая с Антоном, пробормотал Туполев и поменял позу в кресле. — Ну и чем же?

— Ты меня знаешь — могу всех поймать…

— Ага. — Иногда мне казалось, что в отношении ко мне у Назара Савельевича проскальзывает нечто отеческое. Этакая гордость за собственное творение. — И как же? — произнес с самым искренним любопытством. — Снова на живца? И кого на крючок насадишь? Себя? Полину? Или Дусю предложишь?