Татьяна Столбова - Смерть по сценарию

Я действительно была умная, потому что ничего говорить ему не стала. Мы дошли до метро и там распрощались. Оникс вернулся к автобусной остановке, а я поехала к Линнику. Он давно уже меня ждал...

Линник торчал в окошке, обозревая улицу, и, когда увидел меня, замахал обеими руками. Давно мне так не радовались. Впрочем, если убийца — он, то в этом нет ничего странного. Жертва сама идет в руки, отчего ж не порадоваться?

И все же я сомневалась в виновности Паши. Во-первых, он чист и прямодушен; во-вторых, он — лучший друг Миши. А несмотря на обилие современных кинофильмов и литературных произведений с героями, предающими дружбу, я как-то не верила, что такое может случиться в действительности. По мне, чтобы предать, нужно прежде всего по определенным причинам подойти к этой крайней черте. А затем пережить столько, что впору собирать вещички и устраиваться на жительство в психиатрическую лечебницу. Потому что для нормального человека предательство — настоящее — не пройдет так просто. Оно будет мучить его беспрестанно, днем и ночью, в любом месте, и, разумеется, окружающие быстро заметят, что с ним творится что-то неладное.

Да, со дня гибели Миши я ни разу не видела Линника в его обычном легком настроении. Но это можно объяснить горечью утраты. Мы все с того дня немного не в себе. То шутим, то замолкаем и замыкаемся в себе, то страдаем... Чтобы постичь психологию настоящего преступника, надо знать, каким он был до совершения убийства, а не после. Такова моя теория. Еще раз повторю: я считаю, что предательство дает не мгновенный (в этом случае — дневной, недельный) срыв, а длительный, очень заметный со стороны. Что касается Паши, я в упор не помню, каким он был до . Я его, кажется, и не видела довольно долгое время. Разве что на студии, мельком.

Иначе говоря, к тому моменту, как я вызвала лифт, мне так и не удалось прийти к окончательному выводу — виновен Линник или нет? Но делать нечего. Надо рискнуть. Когда еще Денис починит свой компьютер!

Паша ждал меня на лестничной площадке у своей двери. Взгляд у него был открытый и прямой. Как все же хорошо, что люди не могут читать мысли друг друга. Вот прочитал бы он сейчас мои и выгнал бы меня к чертовой матери. А если виновен, так и кокнул бы сразу, без лишних разговоров.

Согласно своему плану, я немедленно сообщила Лин-нику о том, что только что рассталась с оперативником Сахаровым и он ждет моего звонка, чтобы узнать, какая информация содержится в добытых мной дискетах. Паша на это никак не отреагировал. Он был немного взволнован, но явно не по этому поводу.

— Мне звонила Невзорова, — сказал он, как только за мной закрылась дверь его квартиры.

— И что? — мрачно поинтересовалась я.

Вот уж Невзоровой в моем расследовании нет места. Я для себя решила, что она не могла задушить Веронику (сил бы не хватило), и с чувством глубокого удовлетворения забыла о ней. И вот теперь Линник напоминает...

— Несла какую-то околесицу. Кажется, пьяная была. Спрашивала, не знаю ли я, где ты.

— Что ты ей ответил?

— Ответил, что ты скоро должна прийти. Позвони ей, Тоня. По-моему, у нее есть для тебя информация.

— Какого рода?

— Откуда же я знаю? — удивился Линник. — Она мне ничего не сказала. Плакала только.

— В своем репертуаре... — пробурчала я, но Невзоровой решила все же позвонить. От меня не убудет. А вдруг она сообщит что-либо важное? У меня из головы не выходил тот ее образ, созданный гримерами и костюмерами... Ну вылитая Вероника. Надо бы узнать, были они знакомы или нет.

Я прошла следом за Пашей в комнату, взяла трубку радиотелефона и набрала номер Невзоровой.

Как и сказал Линник, она была пьяна в стельку. Язык заплетался так, что приходилось догадываться по слогам, какие слова она произносит. Смысл же ее речи заключался в следующем: некий тип, «злой мужчина», по выражению Людмилы, третирует ее уже не первый месяц, заставляя носить в разные издательства его прозаические опусы. Причем требует, чтобы она одевалась как «бомжиха в квадрате», что для Невзоровой просто невыносимо.

Для меня, например, было невыносимо ее слушать. Фантазия моя разыгралась. Я представила себе Невзорову а-ля Вероника у стола главного редактора «Кормы», подписывающую договор фамилией Жемалдинова за моего любимого Кукушкинса, и меня аж передернуло. Не хотелось верить, что Кукушкинс и есть тот самый «злой мужчина», тем не менее совпадение было странным. Я бы даже сказала, подозрительным.

Я приложила все усилия, чтобы вытянуть из Невзоровой фамилию этого типа, но все было тщетно. Она рыдала как белуга и уже ничего не говорила. Потом вообще бросила трубку.

В растерянности я оглянулась на Пашу. В этот момент я как-то забыла, что он тоже подозреваемый, и передала ему в подробностях то, что услышала от Людмилы.

— Поехали к ней! — решительно сказал он, вставая.

— Ни за что!

Мне ужасно не хотелось ехать. Прежде всего потому, что Невзорова, упимшись, сейчас наверняка уже спит и дверь мне не откроет. И я буду подпирать стенку с любовно выписанным на ней словом «б...», а проходящие мимо аборигены будут коситься на меня, на всякий случай запоминая мои приметы, и, возможно, даже вызовут милицию...

Все эти соображения я тут же изложила Паше, надеясь, что он передумает и, что типично для всякого почти мужчины, с тем же пылом будет уговаривать меня никуда не ехать.

Но Паша повел себя странно. С загадочной улыбкой он подошел к шкафу, открыл его, порылся в среднем огромном ящике и с видом фокусника вытащил оттуда какую-то тусклую железку.

— Что это такое? — с неприязнью спросила я.

— Отмычка! — торжественно объявил он.

Этого еще не хватало! Линник собрался взламывать дверь Невзоровой. Какая прелесть! Похоже, он стремится во что бы то ни стало попасть за решетку.

— Паша, ты когда-нибудь сидел в тюрьме?

— Нет, — ответил он и с любопытством посмотрел на меня. — А что?

— А то. Поинтересуйся у Дениса, хорошо ли там.

Подумав, он сказал:

— Меня никто не заметит. Я буду очень осторожен. А ты на стреме постоишь.

Никогда не стояла на стреме и, честно говоря, не испытывала большого желания попробовать. Кажется, в случае чего надо кричать «шуба!» или что-то в этом роде. Или свистеть...

Линник стоял передо мной и, помахивая отмычкой, ждал моего решения.

— Ну вот что, Паша, — сказала я. — Сделаем так. Отмычку ты оставляешь здесь. Меня тоже. Сам едешь к Невзоровой и трезвонишь ей в дверь, пока не проснется. Ну а потом допрашиваешь с пристрастием и выясняешь, что за «злой мужчина» ее третирует. А я пока просмотрю дискеты. Договорились?

Он пожал плечами, разочарованный:

— Договорились...

Положив отмычку в ящик, Паша включил компьютер и пошел в коридор одеваться. Я вышла его проводить.