Андрей Шахов - Как привыкнуть к Рождеству

Павел озадаченно почесал затылок.

- К кому же ты в Амстердам-то ездила?

Дважды за невероятно длинную минуту молчания Регина порывалась рассказать брату обо всем от начала и до конца. Но так и не решилась. Даже не заплакала, когда поняла, что не может, потому что, несмотря на отчаяние, все равно боится. Чего? Как это ни смешно, в какой-то мере даже матери!

- Дурак ты, Пашка, - она горько усмехнулась. - Да и я не лучше.

Теперь Регина даже радовалась, что так и не сказала главного. Ведь брат ничем не мог ей помочь, даже посочувствовать - вон какой счастливый!

- Ладно, - она взболтнула кофе. - Понесу кофеин в народ. Заждались, небось.

Бросила на Павла последний, почти затравленный взгляд и ушла.

Постояв немного в оцепенении, Павел достал из шкафчика початую бутылку "Чинзано", наполнил бокал. Смакуя итальянскую прелесть, сел за стол и задумался о том, что о жизни Регины знает ничуть не больше, чем о делах Артура. Голову никогда не посещала мысль, что у сестры могут быть проблемы она ведь держалась всегда на пять баллов, производила впечатление абсолютно уверенной в себе, цветущей девушки. А тут: слезы, недомолвки...

Регина пила со всеми кофе, как обычно, мило улыбалась и успешно играла роль довольной собой невесты преуспевающего голландца.

А Артур снова наполнил рюмку.

- Ой, сынок, - встревожилась Илга Дайнисовна, - ты уже третью наливаешь.

- Наверстываю упущенное.

- Лучше тебе попридержаться, - строго посоветовал Юрий Антонович.

Пытаясь сохранять миролюбие, с едва уловимым раздражением Артур напомнил:

- Батя, праздник ведь.

- Но святой! - Илга Дайнисовна посуровела. - В такой день...

- Блин, как бесит меня это слово! - Артур занервничал, снова потер висок. - Святой день, святое дело, святое чувство... Задолбали! Нахавались! - он чиркнул пальцем по горлу. - Во! В детстве куда ни плюнь, обязательно угодишь на что-нибудь святое, а то еще и заденешь святую мечту о светлом будущем. Щас все это заплевали, а святым объявили все то, что заставляли люто ненавидеть, - прищурив глаз, он уставился на мать. - Как это называется?

- Я всегда была с Богом, - не очень твердо произнесла Илга Дайнисовна.

- Только так, как нынче, никогда этого не выпячивала, - кисло протянул Артур. - И четко следила за тем, чтобы я - упаси твой Бог! - не пропустил ни одной демонстрации.

- Чего привязался? - вступилась вдруг за Илгу Дайнисовну Елена Антоновна. - Будто не знаешь, что так надо было.

- А называется это!.. - сделав паузу, Артур глянул исподлобья на тетку, и она принялась поправлять прическу. - Про-сти-туция.

Елена Антоновна против всех ожиданий усмехнулась и даже явно расслабилась.

- Ой, укорил! Да сейчас это почти официально процветает в каждом квартале. Так что, - она развела ладонями, - уже не грех!

Регина залилась вдруг громким, судорожным хохотом. Тыча пальцем в сторону матери, она силилась что-то сказать, но с трудом выдавливала из себя какие-то нечленораздельные, захлебывающиеся звуки.

Все ошарашено уставились на нее - даже Артур был удивлен.

- Ты что? - пролепетала Елена Антоновна.

- Это я так... - Регина, наконец, совладала с собой, прерывисто вздохнула. - Праздничное настроение выплеснулось наружу.

Елена Антоновна с сомнением еще раз глянула на дочь, но предпочла все же поверить. Артур чему-то хмыкнул, покачал головой и, с хрустом потянувшись, уставился в окно.

Возникла неловкая пауза.

- Зин, - заговорил, наконец, Юрий Антонович. - А чего Пашка не сдает экзамен на гражданство? Он же неплохо знает эстонский.

Зинаида Антоновна обреченно махнула ладонью.

- Не хочет. Не буду, говорит, унижаться, я здесь родился и вырос и становиться в один ряд с какими-то иммигрантами не собираюсь. Да и вообще недавно заявил, что через пару лет уедет: может, в Канаду, а может, и в Россию...

- А как за эстонцев радел, - с ехидцей напомнила Елена Антоновна. - Как радовался, когда они из Союза слиняли!

- Молчала бы! - процедила Регина.

- Чего это мне молчать? - Елена Антоновна возмущенно посмотрела на дочь. - Я же предупреждала, что эстонцы покажут себя. Вот они и пинают теперь таких, как Пашка! Им только голоса нужны были...

- Никто его не пинает, - буркнула Регина.

- Не пинает, это верно, - согласился Юрий Антонович. - Но родившимся здесь гражданство дать должны были. И разговоры про какую-то историческую родину - это чепуха!

- Для тебя, - угрюмо уточнил Артур, поймал на себе четыре вопрошающих взгляда и пояснил: - Как-то раз сидели мы с Витьком в одном баре. К нам подсел эстоха - давний Витькин приятель. Малость побазарили, ничего парнишка оказался - даже с юмором. Ну, по пьяному делу разоткровенничался я, стал на законы да на правительство жаловаться. Эстоха тот кивает, во всем со мной соглашается. Но когда я заговорил о видах на жительство, о гражданстве, круто насупился и заявил, что они - эстохи - русских сюда не звали, а раз уж они добились независимости (хотя добиваются только чеченцы, а эти на халяву получили), то остальные должны считаться с требованиями коренной нации. Я по первости взбеленился, хотел ему врезать, но потом решил уделать культурно на словах. Спрашиваю: а делали с вами, чмошниками толопонскими, что-нибудь такое при советской власти? Он про лагеря песню завел, так я на это моментально отвечаю, что у самого дед не один год отсидел, говори про то время, в которое сам жил. Ему сказать-то и нечего - затарабанил, как автомат, что чужаки по-любому обязаны подчиняться местным законам. Объясняю тогда, что родился здесь так же, как и он. Так этот йоннакас, знай себе, твердит: не нравится - чеши на свою историческую родину! Спрашиваю: на какую именно? В Россию, говорит, твою лапотную - куда же еще? После чего я образец терпимости - объясняю, что отец мой родился на Украине, а мать вообще из Латвии. Толопоша похлопал зенками и зарядил, что мне, мол, даже лучше, чем другим, так как имею офигенную возможность выбора между Россией, Латвией и Украиной, и что я здесь делаю, ему совершенно непонятно! - Артур окинул родню вопрошающим взглядом. - Есть ли толк говорить с ними о чем бы то ни было? Наверное, прав был тот, кто сказал: "Хороший индеец - это мертвый индеец".

- Типун тебе на язык! - ужаснулась Илга Дайнисовна. - Разве можно говорить такое?

- А им можно? - глаза Артура зло сверкнули. - Страдальцы поганые! Выставляют напоказ свои лакейские синячки, возмущаются: "Какой грубый был у нас хозяин!" Рожа с трудом в дверь протискивается, на каждом сарделистом пальце по перстню, выглядывая из своего "Мерседеса", плачет сальными слезками: "Как нас в советское время притесняли! Житья не было от этих оккупантов! Мы и теперь бедные, несчастные". А у самого в дальнем углу холодильника на всякий случай партбилет припрятан... - он ткнул пальцем в сторону отца. - Ты, старый оккупант, хоть что-то заимел от своей Империи Зла?