Дия Гарина - Битте-дритте, фрау-мадам

— Заходи, гость дорогой… — я безнадежно махнула рукой. Чаша моих терзаний и страхов до того переполнилась, что явись сюда даже господин Иловский под ручку с таинственным немцем, я бы им тоже предложила: — Чай будешь?

— Не-е, — мужик замотал кудлатой головой и двумя широченными шагами почти пересек чулан. — Я это… А ты… вы… будете?

На стол рядом с заряжающимся «Самсунгом» встала литровая бутылка самогона. Я нервно рассмеялась. Как-то неуютно становится, когда наши желания начинают сбываться. Кажется, кто-то просто мечтал о высокоградусной душевной анастезии…

— Решил меня отравить? — саркастически интересуюсь я, доставая чистые стаканы. — В отместку за сломанную руку?

— Не-е… — снова тянет мой поздний гость, — Это не вчерашняя. Эту я сам гнал. Проверенно электроникой. Даже теща пила и ничего…

— Ну, тогда наливай, — мой тяжелый вздох перекликается со смачным бульканьем. — Представься, что ли. Хотя бы для приличия.

— Семен, — он понял свой стакан, — Семен Романовский.

— Ника.

— Ну, будь, Ника.

— Буду.

Я ждала, что он еще что-нибудь скажет, но Семен опрокинул стакан и молча, без кряканья поставил его на стол. Даже не занюхал. Силен…

Между первой и второй… Семен вообще не стал делать перерыва и снова наполнил стаканы. Себе полный, мне на две трети. Однако… Я сделала один большой глоток и едва сдержалась, чтобы не зайтись надсадным кашлем. Вот это крепость! Почти чистый спирт. Уважительно наблюдая за тем, как ходит кадык Семена, проталкивая в горло огненную воду, я в который раз поразилась телесной и психической крепости нашего народа. Это надо же так пить и до сих пор не почернеть от цирроза и не побелеть от горячки!

Тем временем Романовский снова наполнил свой стакан, а мой почти все такой же полный освежил, вежливо отставив мизинец.

— Будем, телохранительница. — похоже, тост у него на все случаи был один единственный. Точнее единственный, который он мог произнести вслух при даме, будучи еще достаточно трезвым.

Я молча выпила — и на этот раз до дна. Горящее огнем горло расплескивало тепло по телу упругими волнами. Сейчас станет легче. И плевать, что этот амбал на самом деле задумал. Мне все равно.

Вру. Мне совсем не безразлично то, что будет со мной. Особенно в ближайшие несколько дней, потому что… Перед глазами начинало понемногу кружиться, а тугой обруч, сжавший сердце, дал слабину. Я глубоко вздохнула и, видя, что мой нечаянный собутыльник не торопится объясняться, перешла в наступление:

— Зачем пожаловал, гость дорогой? Расквитаться за это? — моя захмелевшая голова мотнулась в сторону покалеченной руки. — Ружье, поди, припрятал в кустах? Вот выпьешь сейчас для храбрости и…

— Не-е, — мне показалось, что Семен по-настоящему обиделся. — Я не для этого…

— А для чего? — мне стало любопытно.

— Поблагодарить…

Мое удивленное молчание было красноречивей любых слов. А когда я немного пришла в себя, то сумела выдавить:

— Поблагодарить?! За что?! За сломанную руку?

— За то, что от петли меня отвела. — лицо Семена мучительно перекосилось. — Я… У меня ж две дочки, такие как та девчонка… Я бы потом жить не смог, если бы…

— Тогда какого хрена?.. — я уже ничего не понимала.

— А такого! — он взорвался неожиданно, я едва успела подхватить падающую бутыль, сметенную со стола взмахом богатырской руки, — Я же говорил Сереге: не бери водяру у залетных торгашей — потравишься. Так он не только сам взял, да еще и всю деревню споил на своих поминках. То есть не на своих, а на тестевых. На халяву кто ж откажется? А Серега, видать, так тестя любил, что водки море выставил. Где только денег взял? Не иначе у этого самого тестя из кубышки.

— И что? — я все еще не понимала при чем тут Серегин тесть и его пышные поминки.

— Да то, что водка паленая была. Да еще такой гадостью! А тут кто-то сказал, что в усадьбе на бал дворянчики собрались. Все такие чистенькие, аккуратные. Вальсы танцуют, коктейли глохчут почем зря. А мы тут травимся неизвестно чем. Ну, и решили красного петуха им пустить. Решили, выпили за то, чтоб горело ярче. Потом еще добавили. А потом… Это было как сумасшествие. Как будто мы все чокнулись. Зверь во мне проснулся. И в мужиках наших тоже: не различали, где бред, где явь. Я тогда все, что угодно мог сделать. И сделал бы, если бы ты меня не остановила.

Тыльной стороной руки он отер вспотевший лоб, изборожденный морщинами непривычных раздумий, и решительно рубанул воздух.

— Поймаю того гада, который нам эту отраву продал, ноги вырву! Выпьем, красивая. За тебя. И кто тебя только драться научил? Ты и ему мою благодарность передай, когда увидишь.

— Когда я его увижу, я его убью, — прошипела свернувшаяся во мне кобра. И столько ненависти и муки было в этом шипении, что сидящий напротив мужик, который одним ударом мог быка свалить, отшатнулся. Неизвестно что еще я могла наговорить, под воздействием чистой и безопасной самогонки, но тут мой «Самсунг» заерзал на подоконнике, оповещая о звонке. Я схватила его еще до того, как телефон огласил чулан траурной мелодией. Одного взгляда на номер оказалось достаточно, чтобы понять: мой жених не собирался униматься. Наверное, Пашка врал не слишком убедительно и его старший тезка не поверил в то, что я избавилась от телефона. И теперь будет доставать звонками. А ведь я не могу выключить мобильник. Не могу и все!

Когда подушка, брошенная на телефон, немного приглушила его возмущенные завывания, я, наконец, обернулась к покаянному Семену, то обнаружила его уже возле самой двери.

— Ну, бывай, Ника! — смущенная улыбка сделала его лицо почти человеческим. — Понадобится что, заходи. Мой дом крайний в деревне. На крыше колесо от телеги. Для аистов.

— А разве здесь аисты есть? — растерялась я.

— Нету. Но вдруг, если прилетят… Пусть лучше колесо для них будет. И для тебя все будет. Должник я теперь твой. А в нашем роду долгов не забывают. И не прощают тоже.

Он исчез в ночи так же неожиданно, как и появился, а я еще долго сидела, уставившись на полупустую мутную бутыль, и старалась не думать ни о чем. Потому что думать обо всем случившемся сегодня было страшно. И, несмотря на алкогольную анестезию, — слишком больно.

Я проснулась с дикой мигренью и, кляня на чем свет стоит, экологически чистый деревенский самогон, первым делом схватилась за мобильник, мирно почивавший под подушкой. А вдруг… Но пропущенных вызовов не было, и моя гудящая голова обессилено опустилась на выбеленную льняную наволочку. Вчера я выложилась до последнего, и сейчас каждое движение требовало небывалых усилий. Пока я умывалась у колодца, заглядывая в манившую прохладой и покоем глубину, мысли постепенно начали оживать. Подал о себе вести и заплывший левый глаз. Вчера в разгар душевных терзаний я не обращала внимания на хвори телесные, зато теперь все синяки, шишки и растянутые связки не позволяли забыть о себе ни на минуту.