Адам Холл - Мат красному королю

В наступившей тишине Бишоп наблюдал за своим приятелем. Фредди был явно встревожен. Если совершено убийство, то уличить в нем Струве будет нелегко. Но это необходимо сделать.

Фрисни глубоко вздохнул и закончил:

— Струве подфартило. Обстоятельства, о которых он и не подозревал, сыграли ему на руку. Когда Брейн вышел к своей машине, винные пары туманили ему мозги, и если даже по дороге на Нолл-Хилл капот слегка дребезжал, он этого не заметил. Кроме того, Брейн ехал очень быстро и, вероятно, наибольшую скорость набрал на длинном прямом спуске перед холмом. Именно этот спуск делает холм таким опасным местом, потому что провоцирует к превышению скорости. Вес капота «вентуры» при такой езде, конечно, свело к нулю и потоком воздуха его подняло. Брейн мчался вслепую.

Фрисни наклонился вперед, положив сплетенные руки на письменный стол.

— Если Брейн разбился именно из-за этого, тогда можно говорить об убийстве. И орудием убийства стал незапертый капот. На нем найдены отпечатки пальцев Струве. Но даже если Брейн не был умышленно убит таким образом, преступление замышлялось. Какова общая картина событий? Струве, над которым покойный имел опасную власть, поскольку знал о его прошлом, действовал, подогреваемый желанием обладать женщиной, с которой погибший очень тесно общался. Струве прилетает в страну, имея двойную причину для убийства. В ту же ночь человек, смерть которого замышлялась, погибает. Повторяю: отпечатки пальцев Струве найдены на машине Брейна, а это первый знак его появления в нашей стране после того, как он покинул аэропорт, потому что по некоторым причинам… он скрывался.

Пожав плечами, Фрисни откинулся назад.

— Хьюго, это, бесспорно, убийство — но только для нас с тобой, сидящих тут в моем кабинете. Все улики косвенные, а суды этого не любят.

Помолчав, Бишоп спросил:

— И ты собираешься выдвигать обвинение в убийстве, которое очень трудно доказать?

— Да. Но это лучше, чем ждать, когда наберется больше улик. Да и какие же еще доказательства удастся собрать? Мы уже опросили несколько сотен людей, каждый из которых, предположительно, мог видеть Струве возле «вентуры», когда она стояла у дома Мелоди Карр вечером накануне крушения… но безуспешно.

Бишоп так старательно вытряхивал пепел из трубки, что, казалось, потерял всякий интерес к разговору. Наконец, он проговорил:

— А как насчет де Витта?

— Тут улик против Струве еще меньше. Хотя на это дело я весьма надеялся, оно поначалу казалось не таким сложным. Но наши баллистики сличили пулю, найденную в теле де Витта, и пистолет, который я вчера забрал в лесу. Они не совпадают.

— Он выбросил оружие вместе с телом в море.

— Или еще куда-то. Только дурак не догадался бы сделать это. У нас имеется твое свидетельство, что Струве стрелял в тебя в отеле и что его рука висела на шейной повязке; иначе говоря, он готов был палить в кого попало, в любого, кто ему не понравится, и у него были причины притворяться, что его рука временно выведена из строя. У нас есть свидетельство Мелоди, что он фактически признался ей нынче ночью в убийстве де Витта. Все это очень подозрительно, как и в случае с Брейном; выглядит очень расплывчато. Петля в конце концов затянется, я не сомневаюсь, но на меня сверху давят. Хотят, чтобы Струве сел на скамью подсудимых как можно скорее. Достаточно минимального количества улик. А как я говорил… минимальное есть. Таков мой ответ — да, мы передадим его в руки прокурора, как только схватим.

Из кармана пиджака, висевшего на спинке стула позади него, Фрисни вытащил сигарету.

— А почему ты меня спросил об этом? — поинтересовался он, щелкая зажигалкой.

— Потому что, Фредди, сегодня утром я уже получил признание в убийстве. Мне признался в нем тот, кто считает, что именно он убил Брейна.

Фрисни пристально вглядывался в Бишопа, словно просвечивал его рентгеновскими лучами, и ждал.

— Сегодня вечером, — медленно продолжал Бишоп, — я собираюсь встретиться с этим человеком еще раз. И попробую получить четкие показания. Не думаю, что их можно будет подкрепить какими-то фактическими уликами. Но именно поэтому мне и делают это признание. Ведь потом всегда можно отказаться от своих слов.

Фрисни что-то проворчал и отвел взгляд в сторону.

— Если ты сочтешь, что сообщение будет ценным, я думаю, ты дашь мне знать.

— Конечно. — Бишоп в задумчивости провел рукой по лицу, кончики его пальцев бессознательно исследовали небольшой, только начавший подживать шрам, идущий от левого глаза к подбородку. Когда Мелоди летела с ним в Монте-Карло, она хотела видеть в нем Брейна. Когда она боролась с ним в чаще леса, то принимала его за Струве. Пора ей принять его за самого себя, и сегодня вечером он заставит ее это сделать.

Бишоп поднялся.

— А ты, Фредди, сообщи мне, как только возьмешь Струве.

— Естественно. В тот же миг.

Свет полуденного солнца проникал в комнату. Он четко высвечивал контуры резьбы на массивном стуле, блики играли на выпуклостях письменного стола, сделанного из дуба и липы, причудливые тени падали от стоящих на нем предметов: телефона цвета слоновой кости, китайских нефритовых фигурок, кактуса, папье-маше, табакерки, подставки для сигар, книг, спичечных коробков — лавка древностей, в которой царит образцовый порядок и которую мисс Горриндж ежедневно обслуживала с какой-то злобной любовью.

Отбрасывали тени и фигуры на шахматной доске. Теперь их расположение стало иным.

Мисс Горриндж сидела за своим письменным столом и смотрела, как Бишоп задумчиво склонился над клетчатым полем боя.

— Похоже, будто все идет прахом, — сказал он. — Эту игру никто не ведет, не направляет. — Он убрал с доски фигуры, которые использовались во время последнего сражения, и оставил только те, которые символизировали участников дела Брейна. Красный король по-прежнему стоял в центре доски — сам Брейн, все еще главная фигура, вокруг которой вращались остальные. Теперь Бишоп подвинул красную королеву: прежде она занимала место рядом с королем, теперь противостояла ему.

— Эверет Струве, — говорил себе под нос Бишоп, — поменял цвет. — Он убрал белого коня и заменил его красным, который объявлял шах королю и одновременно угрожал королеве. Другая королева — белая, повисла над доской в руке Бишопа.

— А вот и малышка Софи Маршам…

— Трудный ребенок, — произнесла мисс Горриндж.

— Да-а. Так и не знаю пока ее возможностей.

Он поставил белую королеву напротив красного короля, а на самом краю шахматного поля появилась пешка.

— Жофре де Витт, покойный. Мертвая пешка, не сделавшая ни одного хода.

— К вечеру картина наверняка во многом прояснится, — сказала мисс Горриндж. — Во-первых, ты увидишься с Мелоди. Во-вторых, может быть, поймают Струве.