Светлана Алешина - Спасатель (сборник)

– Я не устала, Григорий Абрамович! – я, конечно, врала, но сама искренне верила в то, что говорю. – Разрешите мне тогда одной спуститься…

Этого было достаточно, чтобы оскорбить их всех и разгневать командира. Я, собственно говоря, на это и рассчитывала.

– Во-первых, это будет грубое нарушение техники безопасности спасательных работ. Поодиночке вести поиск в опасных для жизни местах категорически запрещено… Во-вторых, никто из нас не устал, но дисциплина есть дисциплина… Наша смена начнется через три часа, за которые мы должны полностью восстановить силы…

Заметив, что это противоречит тому, что он только что сказал по поводу усталости, вернее, ее отсутствия, Григорий Абрамович смутился и прервал свой командирский монолог… Я тут же этим воспользовалась, чтобы изложить свои аргументы. Не особенно убедительные, честно говоря, но у меня не было никакой уверенности, что кто-то сейчас будет искать капитана в трюме, а найти его было совершенно необходимо. Я просто должна была с ним поговорить, чтобы успокоиться…

– Я только что разговаривала с человеком, который сообщил, что капитан за несколько секунд до столкновения бросился вниз по внутренним лестницам и переходам. Это означает, что наружу он не вышел, поскольку ни среди раненых, ни среди умерших мы его не обнаружили. Я считаю, что направление его движения не изменилось и после столкновения. Тем более что не меньше минуты помещения, через которые он должен был бежать, оставались совершенно целыми. Думаю, что капитан бежал вниз до тех пор, пока была такая возможность… Мне ли вам, Григорий Абрамович, объяснять, насколько важна фигура капитана сейчас для государственной комиссии, устанавливающей причину катастрофы…

По тому, как наш Грег начал сосредоточенно протирать свою лысину носовым платком, размазывая по ней пятна грязи, я поняла, что он засомневался.

– Поймите наконец, что это человек, на которого ложится вся ответственность за случившееся. Он может быть деморализован, может находиться в аффективном состоянии. Он вполне способен сейчас на неадекватные поступки. Что если в этот момент он разбивает себе голову о какую-нибудь железяку?

Глухие удары, раздающиеся откуда-то снизу, сопровождали весь мой монолог. Конечно, ударами головы о корпус судна такого звука достичь было нельзя, разве только голова была металлической. Скорее всего кто-то из спасателей орудовал кувалдой, пробираясь в недоступное место. Но на Грега, похоже, эти звуки больше всего и подействовали…

– Пошли! – коротко приказал он. – В конце концов никто не может запретить нам увеличить свою смену на лишний час…

Ни Кавээн, ни Игорек не стали возражать против такого решения. После получасовых поисков, во время которых облазили все машинное отделение, кубрик, мы остановились в некотором недоумении. Обследовали, дай Бог, пятую часть помещений, находящихся ниже ватерлинии, а затратили на это полчаса. Если подходить к решению задачи фронтально, мы явно не успеем довести работу до конца, потому что физические силы, у меня, например, были на исходе. У мужчин моих, наверное, тоже состояние было далеко не бодрое. Григорий Абрамович выглядел озабоченным и, по-моему, уже жалел, что ввязался в эту авантюру… Кавээн хмурился и поглядывал в сторону, пытаясь не встречаться со мной взглядом. Игорек тоже сначала помалкивал, а потом взял меня за плечо и сказал с предельной откровенностью.

– Так, Оля… Твоя была идея, ты и принимай решение. Искать нужно избирательно. Все подряд мы за неделю не осмотрим – столько здесь разных закоулков… Ты давай-ка напрягись, спроецируй на себя все, что о нем знаешь, и попытайся представить – куда бы ты пошла на его месте…

Игорька послушать – прямо-таки знаток метода психомоделирования поведения. Беда только в том, что информационно-топографическая база у нас с капитаном разная. Проще говоря, одни и те же вещи на корабле мы называем по-разному. Для меня, например, корабельный колокол – он и есть колокол. А для него – рында… То же самое и с названиями помещений. Как же мы поймем друг друга, вернее, как я пойму его намерение, если не смогу объяснить, даже если и соображу что-то…

Впрочем… Стоит все же попробовать.

Я вспомнила все, что сказал мне о капитане Васильев, заставила себя мысленно повторить все его действия, учла, что он должен был хорошо представлять себе последствия столкновения теплохода с мостом, и внутри меня начала подниматься паника… Я стояла с закрытыми глазами, а ноги поневоле стали дрожать от нетерпения бежать куда-то, скрыться от… От чего? От надвигающейся опасности? Нет! Нет… Об опасности я знаю, знала и раньше… Убежать! Спрятаться. Забиться в темный угол и сидеть там, сжавшись в комок, исчезнув, растворившись во мраке… Спрятаться! Вот главное чувство. От людей – от своего экипажа, от товарищей, от подчиненных, от пассажиров, которые на моих глазах становятся жертвами…

– Он хочет спрятаться от людей… – сказала я вслух. – Одиночество и темнота. Где может быть на теплоходе такое место?

– Трюм! – тут же выпалил Игорек. – Где же еще? Туда неделями никто из экипажа не заглядывает, только случайно. Там самое безлюдное место на судне. И помещение темное, если свет не включать…

Трюм не пострадал от столкновения ни в малейшей степени, он был закрыт на ключ и, наверное, еще и поэтому никому в голову не пришло искать кого-нибудь там…

Не сомневаюсь, впрочем, что как только чуть-чуть спадет первый угар спасательных работ, как только вытащат всех людей и начнется разборка завалов для контрольного поиска, часть спасателей, особенно из числа волонтеров, непременно отправится на поиски этого самого трюма… Мы их обычно называем мародерами, морды им бьем, когда ловим, увольняем, но толку никакого. Искоренить это явление невозможно. Пока есть общая беда – будет и мародерство… Я знаю, о чем говорю. Не найдя ничего стоящего в трюме, подобные «спасатели» пройдутся по каютам в поисках вещей пассажиров. А кое-кто из наиболее ловких успел, наверняка, обшарить карманы у всех, кого отправлял на берег, и столь же внимательно следил за чемоданами пассажиров, как и за их растерзанными телами…

Но в трюме, похоже, никто еще не побывал. Может быть, тому способствовало отсутствие обычной пломбы на двери и таблички, удостоверяющей, что это именно вход в трюм. На двери был написан только номер «54». Игорек легко вычислил, что за этим номером, поскольку пару раз плавал по Волге на подобных теплоходах и в силу своей вечной любознательности облазил, конечно, все судно. Теперь ему легко было сообразить – расположение-то специализированных помещений на судах однотипное.

Едва мы срезали, не заботясь о последствиях, замок с двери, вернее, вырезали его аккуратным полукругом, как где-то вдалеке тесно заставленного, но довольно обширного помещения что-то загремело, зашуршало… Словно огромная крыса пробежала и забилась куда-то в угол…