Найо Марш - Перчатка для смуглой леди

Настал момент начать один из тех предпостановочных, призванных внушать оптимизм разговоров, к которым актеры, как правило, относятся очень серьезно. Однако Перегрин чувствовал, что на сей раз от него ждут большего, нежели обычного приглашения к работе: «Ну, ребята, все вы талантливы, давайте вникать в текст» — и прочих ритуальных фраз. Обхватив руками листки с пьесой, Перегрин заговорил, и никогда прежде его слова не звучали столь искренне и весомо:

— Сегодня я испытываю особую радость. — Он помолчал и, позабыв о заранее подготовленной речи, продолжил: — Особую радость, потому что сегодня мы присутствуем при возрождении чудесного театра, театра, о котором я долго и страстно мечтал и не надеялся, что мои мечты когда-либо сбудутся. И что же, я получил работу в этом театре, мне доверили репертуарную политику и постановку пьес и — что уж совсем невероятно — предложили открыть сезон премьерой моей новой пьесы… Надеюсь, вы поверите мне, когда я скажу, что все это заставляет меня испытывать не только огромную гордость, но и беспредельное удивление, а также — хотя подобное чувство обычно не свойственно режиссерам и даже вредит их профессии — глубокое смирение.

Возможно, было бы более дальновидно с моей стороны вести себя как ни в чем не бывало и делать вид, что иного я и не ожидал, но я все-таки хочу сказать вам — наверное, в первый и последний раз, — что до сих пор не могу поверить своему счастью. Я не первый драматург, которому не дает покоя человек из Стратфорда, и, уверен, не последний. В пьесе я попытался… впрочем, вы, надеюсь, поняли, что я попытался сделать, — показать борение страстей в душе этой уникальной личности. Безудержная чувственность сочеталась в нем с абсолютным отсутствием сентиментальности: пестрые маргаритки и синие фиалки растут на навозе. Его единственным отдохновением, единственной отдушиной была любовь к сыну Гамнету. Смерть мальчика привела к страшному взрыву, и, когда Розалин (я всегда думал, что «смуглую леди» звали Розалин) натягивает перчатку Гамнета, наступает кризис. Это телесное вторжение, совершенное с его согласия, приводит его в состояние, сходное с тем, которое вывернуло наизнанку Тимона афинского [15] Тимон афинский — герой одноименной пьесы У. Шекспира. , заставив его испытать ненависть к себе, в пламени которой сгорели все прежние страсти. Я высказал предположение, что для такого человека единственным спасением является его работа. Он хотел бы стать Антонием для своей Клеопатры-Розалин [16] Антоний и Клеопатра — герои одноименной пьесы: У. Шекспира. , но отдаться безоговорочно чувственности мешает его гений и, кроме того, расчетливость буржуа, которым он никогда не переставал быть.

Перегрин умолк. Сказал ли он что-нибудь существенное? И стоит ли продолжать? Вряд ли.

— Я не стану дольше умствовать, — сказал он. — Я лишь хочу надеяться, что мы вместе с вами в процессе работы выясним, о чем эта пьеса.

Он вдруг почувствовал прилив огромной нежности к присутствующим, что нередко случается в театре.

— Я надеюсь также, — продолжал он, — что мы станем трудиться в полном согласии. Не часто выпадает в жизни стоять у истоков нового театра. Говорят, дельфины — умные и покладистые создания. Давайте будем хорошими дельфинами и станем работать слаженно. Удачи вам.

Ответом ему были благодарные отклики актеров, в свою очередь пожелавших Перегрину удачи. Все пребывали в приподнятом радостном настроении, даже взаимные трения были на время позабыты.

— А теперь, — предложил Перегрин, — посмотрим на декорации, сделанные Джереми Джонсом, а потом — самое время выпить за успех предприятия. Сегодня у нас особый день.

После читки пьесы в фойе бельэтажа состоялась вечеринка, устроенная фирмой-патронессой не без изыска и размаха. Бар работал на всю катушку. Бармен был одет в белоснежную рубашку, яркий, огненного цвета жилет, из кармашка которого высовывались часы на цепочке. Ему помогал юноша с засученными до плеч рукавами, совсем как у трактирного слуги из «Нашего общего друга» [17] «Наш общий друг» — роман Чарльза Диккенса. . К вполне современной одежде официантов были добавлены викторианские детали. Стойка из красного дерева была уставлена шампанским в медных ведерках со льдом, фойе украшали исключительно алые розы в листьях папоротника, других цветов не было.

Хозяином вечеринки был мистер Гринслейд. Кроме актеров, Джереми, Уинтера Мориса, рекламных агентов, директора сцены и его помощника, среди присутствующих оказались шесть невероятно важных персон из числа финансовых воротил, поддерживающих театры, направляющих прессу и пребывающих обычно в столь заоблачных сферах, что для простых смертных они остаются невидимыми. Как выразился ошалевший Морис, «Мы бы в жизни с ними не столкнулись, по нашим дорожкам такие не ходят». Из реплики, брошенной вскользь Гринслейдом, Перегрин догадался, что эти люди появились здесь не без ведома мистера Кондукиса, разумеется отсутствовавшего. И действительно, один из высокопоставленных гостей подтвердил в разговоре, что слух о мистере Кондукисе как о добром гении «Дельфина», давно стал всеобщим достоянием.

— Новая фантазия В. М.К. — промолвила важная шишка. — Мы были все потрясены.

«Кто это «мы»?» — подумал Перегрин.

— Впрочем, — продолжала шишка, — каждый развлекается по-своему.

Перегрин подумал, что, пожалуй, никогда прежде его не оскорбляли столь невинным тоном.

— Для нас театр — дело жизни, — сказал он.

Важная шишка глянула на него с шутливым интересом.

— Правда? Ну что ж, я могу понять. Надеюсь, у вас все идет хорошо. Но честно говоря, я изумлен такой прихотью В. М.К. Я и не предполагал, что он способен поддаваться прихотям.

— Я почти не знаю мистера Кондукиса, — сказал Перегрин.

— А кто может сказать, что знает его? — подхватила важная шишка. — Он — живая легенда своего времени, и, что самое удивительное, в этой легенде каждое слово чистая правда.

Весьма довольный своим афоризмом, гость хохотнул и величественно отошел в сторону, оставив после себя аромат сигары, шампанского и самой лучшей мужской косметики.

«Если я когда-нибудь стану столь же сказочно богатым, — задумался Перегрин, — превращусь ли я в такого же индюка? Или это неизбежно?»

Он обнаружил, что стоит рядом с Эмили Данн, той, что помогала в магазине Джереми и которая должна была играть Джоан Харт в «Перчатке». Роль она получила после прослушивания, к тому же Перегрин видел ее прежде в роли Гермии в постановке «Сна в летнюю ночь» [18] «Сон в летнюю ночь» — комедия-сказка У. Шекспира. .

У нее были темные глаза и чувственный рот. Перегрин находил ее очень неглупой девушкой, и ему нравился ее глубокий голос.