Найо Марш - Перчатка для смуглой леди

Генеральная репетиция закончилась пять часов назад. Через четырнадцать часов поднимется занавес, а еще через двадцать четыре часа Перегрин будет вжимать голову в плечи под перекрестным огнем утренних газет.

«О господи, и зачем я ввязался в это!»

Грядущий день и вечер представлялись нескончаемой мучительной пыткой, занятость не принесет забвения, безделье не развлечет. Перегрин знал, что его ждет сегодня: он будет заказывать цветы, посылать и получать телеграммы, отвечать на телефонные звонки. Он будет бродить в одиночестве по своему любимому театру, не находя себе места, не в силах сосредоточиться на какой-нибудь мысли, а при встрече с кем бы то ни было — с Уинти Морисом, директором сцены или одним из шныряющих вокруг собирателем сплетен — будет отвечать холодно и невпопад. И время от времени прикладываться к бутылке с отвратительным лекарством белого цвета.

Перегрин попытался снова заснуть, но у него ничего не вышло. Он встал, побрился, вновь увидев в зеркале свою жуткую физиономию, принял ванну, оделся, и на него вдруг навалилась страшная усталость и сонливость. Он лег, но в тот же миг ощутил непреодолимое желание пройтись.

Поднявшись, Перегрин приложил ухо к двери Джереми, услышал его храп и потихоньку спустился вниз. Он сдался на милость города.

Его встретила свежесть раннего утра, река, переулки, лестницы и улицы. Ясный солнечный день обещал быть теплым. Он дошел до проема, откуда на другом берегу Темзы открывался вид на Саутуорк: Свежевыкрашенное здание и купол «Дельфина» были сейчас хорошо видны, а позолоченный флагшток сверкал так ярко, словно его подсвечивали.

Перегрин увидел, как вверх по флагштоку пополз рулон ткани, который развернулся в новенький флаг: черный дельфин на золотом фоне. Джоббинс был начеку. Часы на Биг Бене и других башнях Сити пробили восемь. У Перегрина сильнее забилось сердце и застучало в висках. Великий город предстал перед ним во всей красе и славе. Перегрина охватила чистая светлая радость, трепетное предчувствие удачи, в котором он боялся себе признаться.

Он был необыкновенно счастлив. Он любил все человечество и готов был заключить в объятия любого, а особенно Эмили Данн. Перегрин вернулся домой. Бегом взбираясь по ступеням, он напевал арию из «Риголетто».

— Ты выглядишь как пес, стянувший сахарную косточку, — сказал Джереми, — а поешь, как беззаботная пташка. Неужто ты можешь веселиться в такой день?

— Как видишь, могу.

— Да продлится веселие твое вовеки.

— Аминь.

Завтрак Перегрин съесть не смог. Даже кофе вызывал у него отвращение. В девять он отправился в театр. Джереми должен был приехать в театр к десяти, а вместе с ним Эмили и ассистент из музея с перчаткой и документами. Джереми тоже дергался и нервничал перед премьерой.

В «Дельфине» Перегрин застал предпраздничную суету. Уборщицы и цветочницы трудились не покладая рук. Поднимаясь наверх, Перегрин услышал телефонный звонок. Телефон умолк и зазвонил снова. Бар был забит коробками, картонными упаковками, вокруг сновали мужчины без пиджаков. На самой верхней площадке лестницы распаковали два ящика, извлекли из них пару чугунных пьедесталов и водрузили на каждый по бронзовому толстенькому дельфину. Это был подарок от мистера Кондукиса, который, несомненно, поручил Гринслейду обратиться к «самому лучшему умельцу». В результате дельфины абсолютно не сочетались с интерьером театра, однако сами по себе выглядели достаточно прилично, чтобы не казаться смешными и свести на нет старания дизайнеров.

Перегрин предложил поставить их в фойе бельэтажа, по бокам ступенек, ведущих на балкон.

Через фойе Перегрин прошел в свой кабинет. Уинтер Морис сидел за столом. Он был не один. Очень высокий, элегантный и внушительный с виду человек встал навстречу Перегрину.

«О боже, — подумал Перегрин, — еще один шикарный приятель Кондукиса? Или надсмотрщик над нами, как бы мы не оплошали в присутствии небожителей?»

— Привет, Перри, старина, — сказал Морис. — Рад тебя видеть. Мистер Перегрин Джей, суперинтендант Аллейн.

Аллейн не впервые сталкивался с миром театра. Ранее он участвовал в четырех расследованиях, где актеры «играли» главные роли. В результате коллеги стали иронически величать Аллейна экспертом по лицедеям.

Однако вовсе не его репутация стала причиной командировки в «Дельфин». Лет пять назад дом мистера Кондукиса был ограблен. Дело поручили Аллейну, и тот проявил себя блестяще: в течение двадцати четырех часов преступники были пойманы, а награбленное возвращено владельцу. Мистера Кондукиса тогда не было в Лондоне. Вернувшись, он пригласил суперинтенданта к себе, возможно, с намерением познакомиться поближе. Видимо, манеры Аллейна заставили его передумать и ограничиться исключительно кислыми поздравлениями, прозвучавшими так, словно мистер Кондукис с трудом их из себя выдавливал. Аллейн остался далеко не в восторге от такого приема.

Следующая встреча произошла в результате письма, направленного непосредственному начальнику Аллейна и подписанного Кондукисом с просьбой о совете и помощи по обеспечению безопасности шекспировских реликвий.

— Он требует тебя, Рори, — сказал начальник. — Разумеется, на такие мелочи, как твое звание и положение, ему наплевать. Во всех остальных отношениях ты самый подходящий человек для такой работы, если учесть твое театральное прошлое и увлечение Шекспиром. Эти чертовы реликвии — лакомый кусочек, навару с них может быть больше, чем с Большого ограбления поезда. Посоветуй-ка ему обратиться в приличную частную фирму и оставить нас ради всего святого в покое.

— Я бы с удовольствием так и сделал.

— Врешь. Тебе до смерти хочется взглянуть на эти штучки.

— Но мне до смерти не хочется снова встречаться с Кондукисом.

— Почему? Чем он плох, кроме того, что от него за милю несет деньгами?

— Ничем.

— Ладно, выясни-ка лучше, когда реликвии привезут в театр, и проследи, чтобы все было сделано как надо. Ни к чему нам еще один украденный Гойя или что-нибудь похуже.

Так Аллейн появился в «Дельфине» в девять часов утра в день премьеры.

Для перчаток и документов была сделана выемка в стене зала, расположенная довольно высоко над балконом, который в свою очередь находился на три ступеньки ниже фойе бельэтажа. В выемку поместили большой стальной сейф, наружная стенка которого была заменена выпуклым стеклом. Противоположная стенка с дверцей выходила в бельэтаж и была скрыта под панелью. Между окошком и наружной поверхностью стены балкона находились раздвижные стальные дверцы, управляемые электрическим переключателем, расположенным в задней части выемки. Когда дверцы раздвигались, внутри сейфа загоралась замаскированная лампочка. Таким образом, реликвии были хорошо видны с лестницы, с балкона и даже с более дальнего расстояния, из фойе.