Галия Мавлютова - Казнить нельзя помиловать

«Может, это Юля?» Не знаю, почему я вспомнил о Юле.

Так устроен человеческий мозг, в экстремальной ситуации он выдает ту информацию, без которой человек может погибнуть.

И теперь мне все стало ясно. Иногда со мной такое бывает, я могу три года ходить по району, кружась и петляя, не имея в голове ясного представления, где я нахожусь. И однажды в моей голове происходит сдвиг, передо мной вдруг встает как на ладони весь маршрут вместе с его тропинками, тропками, дорожками, кустиками, деревьями, птичьими гнездами. Картина целиком вмещается в мою голову, и в таком виде она застывает в своей первозданности, наверное, уже до конца моих дней.

То же самое произошло сегодня, в ту самую минуту, когда я валялся на полу, измученный, но преисполненный чувством победы. Не над врагом, над собой!

Главное — это ведь не врага победить! Это — пустое! Главное для человека — победить самого себя!

Еще одна заповедь тети Гали, иногда она любит поиграть в пророчества и изречения. Хлебом ее не корми, только дай возможность самовыразиться. Кстати, где ее черти носят? Почему она так долго не возвращается из командировки?

Мне почему-то захотелось увидеть тетю Галю. У меня даже в груди защемило. Она бы все объяснила, проанализировала и после недолгих рассуждений о смысле жизни вынесла бы свой вердикт.

Меня, конечно, она назвала бы идеалистом, Юлю — мошенницей, а Ковалева — врагом народа. «Таких к стенке ставить надо!» — сказала бы сгоряча, не задумываясь о последствиях своих слов.

Поостыв, она, разумеется, не стала бы ставить к стенке Ковалева. Она бы бросила его судьбу в хитросплетения судебных игрищ, а там, там… как карта ляжет.

«Я не Иисус Христос и не Понтий Пилат, — сказала бы, уходя от расспросов о судьбе незадавшегося капитана милиции. — Пусть ему вынесут приговор, пусть хоть медаль ему на грудь повесят за совершенные преступления, но пусть это будет решение суда. Не мое и не твое решение, пусть это будет суд по закону. А по совести он сам за себя ответит».

Вот так сказала бы тетя Галя. Но она уехала в командировку и задержалась там на неопределенное время. А я тут валяюсь на полу и думаю, как мне выкрутиться. Что делать дальше?

Кто вы, девочка Юля? Почему вы выбрали меня?

Я жутко покраснел, мне не хотелось думать о глупостях. На кон была поставлена моя жизнь. Да что там моя — на кон поставлена жизнь многих людей, даже Юлина жизнь была в опасности, а я переваривал собственную неуклюжесть.

Дверь хлопнула, щелкнул замок, лязгнуло что-то металлическое, стихла какофоническая музыка. В квартире наступила мертвая тишина. Но я-то не умер! Я живой! Живой! Слышите?

Я медленно поднялся с пола, с трудом размял затекшие конечности, подтянул джинсы, одернул футболку. Все в порядке, ничего не повреждено. Приоткрыв окно, я осторожно выглянул вниз. Все нормально, Ковалев и белесый уехали, машина вильнула за поворотом, оставив за собой легкую дымку синеватого газа. Про синеватый газ я приврал, с высоты девятого этажа никакого такого газа вообще не видно, просто мне захотелось объясняться интеллигентно, даже с самим собой в пустой квартире.

Я вышел в коридор, потом заглянул в комнату. Обычная квартира, очевидно, сданная малоимущими гражданами для пополнения скудного бюджета. Ободранная мебель, покосившийся сервант, колченогие стулья, несколько табуреток из советского прошлого. Такие табуретки я видел в Мариинской больнице; один удар — и ты на Старо-Охтинском кладбище. Дубовые табуретки, крепкие, сколько же они повидали на своем веку, наверное, пережили не только войну и блокаду, эти табуретки влачат существование еще с дореволюционных времен. Скользнув равнодушным взглядом по выцветшим обоям, по кривым фотографиям, кнопками пришпиленным к стене, я вышел в коридор. Потрогал замок, философски покачал головой, дескать, хороший замок, сделанный в достойной фирме. Ни выйти из квартиры, ни войти, дверь металлическая, засовы солидные.

Пошатавшись по квартире, я подошел к окну и выглянул вниз. Голова слегка закружилась, все-таки высоковато для цирковых экспериментов без лонжи. Про лонжу я где-то прочитал, это такая страховка для гимнастов. Иногда они балуются и снимают лонжу, чтобы проверить себя на прочность. Некоторые насмерть разбиваются.

Может, им просто жить надоело? Надоело изо дня в день крутиться на глазах тысячной публики, это же сдохнуть можно. Вот и прыгают циркачи без страховки, остался живым — хорошо, разбился — тоже отлично.

Обо всем этом я думал, глядя вниз. Потом скосил глаза в бок и увидел металлический выступ. Наверное, я его просмотрел, когда болтался, свесившись с подоконника не по своей воле. Не до выступов было в тот момент. Если я встану на него, держась одной рукой за створку окна, то смогу дотянуться до соседского балкона. А там, там сам черт мне не брат. Объясню людям, что дверь захлопнулась, или еще что-нибудь придумаю. Мало ли по какой нужде забредают добрые люди на соседские балконы?

Добрый человек и заблудиться может, вот и забрался по ошибке на чужую территорию. Славно будет, если в соседней квартире никого не окажется, это избавит меня от лишних объяснений.

Я еще не знал, куда брошусь в первую очередь, вырвавшись из случайного плена. Пытаясь не думать о предстоящем броске, я осторожно выскользнул из окна, нашаривая ногой выступ. Если мой ботинок соскользнет, тогда я запою песню одного всенародного любимца, мастера русского кича: «А я пойду-пойду-пойду-пойду-пойду-пойду-пойду-пойду домой-домой-домой-домой!»

И в конце полета, у самой кромки земли, я допою вторую строчку: «А я дойду-дойду-дойду-дойду-дойду домой-домой-домой-домой!»

Вот вам и вся песня, если слова перевести на русский язык, можно обрыдаться от слез. Шутка!

Я елозил ботинком по стене, пытаясь нащупать выступ, и все представлял, как меня хоронят на Старо-Охтинском кладбище. Толпы поклонниц с цветами, венки от товарищей по университету, торжественные речи над могилой.

«Сегодня нас покинул верный товарищ и брат, преданный нашему общему делу!»

Какому такому делу преданный?

Я наконец-то нашарил выступ и долго устраивал на нем ботинок. В какой-то момент я пожалел, что вообще не разулся. Грубый шуз не чувствовал опасности, ему было все равно, останусь я живым или оставлю бренный мир в самом расцвете лет.

Что толку жалеть о несбывшемся? Поздно думать о несвершенных делах.

Если я полезу обратно, совершенно точно сорвусь с девятого этажа прямо на асфальтированный тротуар. Рука поехала в сторону, и я на мгновение потерял равновесие, от чего покрылся липким потом. Ледяная влага противно облепила лицо, будто меня обмазали холодным салом. Зацепившись рукой за створку окна, я всем телом поехал в сторону. Весь мой расчет строился на этой самой створке, я стою одной ногой на выступе, второй удерживаю равновесие. Потом отпускаю створку на волю божью, она отворяется настежь, и я благополучно приземляюсь на соседский балкон. Кто бы знал, как просчитать заранее удельный вес собственного тела и радиус перемещения створки окна? Если рама не выдержит, я рухну вниз, на радость Ковалеву и его компании. В этом случае они еще долго будут прикрываться честными именами, маскируясь под добропорядочных граждан. А мое падение объяснят очередным приступом идиотизма.