Семён Данилюк - Как умереть легко

Петюня, в свою очередь, всмотрелся, оторвался от перил и с видом совершенного радушия раздвинул руки навстречу нежданному гостю. — Виктор Григорьевич! Смотрю и млею. Вы ли? Заманскому почудилось, что всё повторится как много раз прежде . Он обменяется приветствиями с Петюней, войдет в прохладный магазинчик, из подсобки выскочит Зиновий. Они включат кофеварку, и Зиновий, в котором причудливо уживались мудрость и наивность, напустится на друга с очередной завиральной концепцией преобразования российской экономики. — На могилку Осича, поди, приехали? — догадался Петюня.

Заманский кивнул.

— Был, как же. Знатные похороны, — Петюня с чувством причмокнул. — Это любой себе пожелает. Такие похороны — помереть не жаль. Шутка ли — вице-губернатор почтил. И даже чего-то прочувственное выступил. Не, у Осича, как ни поверни, жизнь удалась. И распорядился ею, как захотел. Захотел свести счёты, свёл влёгкую. Конечно, лучше бы попозже. Но тут уж кому как подопрёт. Не бывает, чтоб сплошная лафа.

Из магазина вышла аккуратная старушка с потёртой хозяйственной сумкой, в которую она на ходу укладывала что-то завёрнутое в тряпицу.

— Не надумала? — неприветливо произнёс Петюня — в своей манере тыкать всякому, кого не почитал за начальство или за нужного человека.

— Подожду, пожалуй, — старушка виновато улыбнулась. — Всё — таки — мужнина память.

— Ну, и дура! После спохватишься, но такой цены уж не дам. Тут подмётки рвать надо, а она старьё жалеет.

— Подожду всё-таки, — старушка поспешно, будто боясь поддаться соблазну, спустилась с крыльца и завернула за угол. — Шляется мелюзга. Только работать отвлекают, — не регулируя тембр, резанул Петюня. — Зайдите, Виктор Григорьевич. Посидите, как бывало, в подсобочке. Раньше всё нас о следственных делах просвещали. А сейчас, может, про Израильское житьё-бытьё расскажете. Камилавку-то ещё не купили? Петюня сочно хохотнул.

Заманский зашёл в магазин и, поражённый, остановился. Из подсобки на звук шагов высунулся рыжий и конопатый Петюня. Тот же самый, только ещё помолодевший. Заманский даже оглянулся через плечо.

— Савка! Сын, — представил Петюня. Савка изобразил подобие улыбки, зыркнул по пустому салону. Оборотился к отцу. — Чего? Отпустил?!

— Куда она денется? Пенсия кончится и — как миленькая… Пусть ещё чуток подумает.

— А если денется?! И чего там думать? Уйдут часы. «Буре», между прочим. Ну? Батянь, разреши. Догоню— ошкурю!

— Ладно, валяй, — стесняясь Заманского, разрешил отец. — Только чтоб без экстремизма!

Последнее предупреждение кануло в пустоту. Нетерпеливый Савка уже перемахнул через прилавок, следом — через перила. И — был таков.

— Молодая поросль. На ходу подмётки рвут, — сконфуженно прокомментировал Порехин-старший. Заманский сдержал улыбку, — именно так говаривал Зиновий Плескач о самом Петюне.

Удивительный это был симбиоз. Хамоватый Петюня Порехин, по виду, — прораб со стройплощадки, и ироничный, вдумчивый интеллектуал Зиновий Плескач. С момента открытия магазина странному союзу предрекали быстрый разрыв. Но проходили годы, а магазинчик «Антиквариат» всё так же распахивал по утрам свои двери. На крыльце неизменно шебуршил нетерпеливый Петюня — паук, радушно приглашающий мошек заглянуть в паутинку.

А в глубине с чашечкой кофе и тонким разговором отборную клиентуру встречал Зиновий Плескач.

— А чего? Я об Осиче и сейчас жалею, — разгадал мысли Заманского Петюня. — По правде, всегда удивлялся, как вы столько лет вместе продержались.

— В смысле лаковая туфля да валенок? — Петюня необидчиво хохотнул. — Это меня так ловко валенком Циридис определил…Грек. Вице— президент Ассоциации антикваров, — пояснил он. — Да многие меня за прилипалу держали. А на самом деле мы классной командой были. Он по интеллигенции да по начальству специализировался. А я шелупонь подгребал. Локомотивом, понятно, Осич пёр. Но и я со временем обуркался. Главное, чтоб обид не было, каждый свою роль понимать должен. А я понимал, что по сравнению с ним, — чмо болотное. Потому у нас и консенсус установился.

Осич, он любые объёмы поднимал. Смотришь, приходит клиент с таким закидоном, что ни один из нас слыхом не слыхивал. Я, конечно, сразу в отказ. Мол, здесь тебе, дядя, не проханже. Гуляй по другому адресу. А Осич, у того чутьё на завлекалово. Туда-сюда, баранки к чаю. Что думаете о падении Доу Джонса? А новый фаюмский портрет в Пушкинском музее успели повидать? Клиент аж мёдом истекает. А по вашему вопросу, кстати, телефончик или е-мэйл оставьте. Я, мол, пока пробью. Через неделю гляжу: Осич с ним лопочет так, будто всю жизнь из этой темы не вылезал. Отсюда и уровень. Аж из Москвы к нему барахлишко на оценку привозили. И оценка эта заместо экспертизы шла, — Плескач сказал! Это, я вам скажу, особое клеймо.

— Вы ж сразу после Лидиной смерти разбежались? — припомнил Заманский. — И это хреново. У него фишка появилась — чтоб сына в дело подтянуть. Под это он и салон в «ИнтерСити» откупил. И со мной из-за этого по бизнесу разошёлся. Чтоб Лёвку, значит, взамен. А какой из Лёвки антиквар? Наше дело зубастое. А из него за версту ботаник прёт. Я-то Осича отговаривал. Да и — чего врать? — страшно было. За ним-то куда как надёжно. Ещё б не надежно. Порехин всё норовил словчить, из-за чего возникали конфликты то с налоговиками, то с экономической безопасностью. Нашкодив, Петюня прятался, а разруливать ситуацию предоставлял партнёру. Не раз приходилось выручать друга и Заманскому. Впрочем, когда жизнь заставила, Петюня и сам научился находить «коны» во власть. По информации Заманского, даже сошёлся с начальником следственного комитета Куличенком. Якобы на почве увлечения нумизматикой. Хотя, сколько помнил Заманский, из всех денежных знаков Куличенок предпочитал те, что печатал центробанк. — После Лидиной смерти часто виделись? — спросил Заманский.

— А то. Приходил, сидел. Садился в «лапу», — кресло у нас стояло разлапистое, восемнадцатого века. Всё никак не продавалось. После в салон свой перетащил. Вот в нём и сидел. Совсем переменился, — обмякнет и часами молчит. Распугивал клиентов унылым видом. Но — не гнать же. Тоже с понятием. Да и разошлись по-честному.

— Полностью?

— Ну, не сразу, — Петюня замялся. — Что-то на реализации, по запасникам. Не кусок баранины — пополам не разрубишь. Но потихоньку рассчитывались. Проблем не возникало. Да и Осич, надо признать, не шкурничал. А уж как жену похоронил, будто по фигу метель стало.

Заманский отвёл глаза, чтоб не выдать плещущегося в глазах вопроса: сколько на этом разделе ухватил лишнего оборотистый Петюня.

— Да не больно наварил, — всё-таки при внешней простоватости Петюня был тонким психологом. Без этого не стал бы успешным антикваром. — Кстати, после-то, как сына из Москвы заманул, Осич вроде как оправился. Даже коллекции подбирать начал. Я ж ему и спички эти треклятые под заказ уступил. — Как спички?! — ахнул Заманский.