Фридрих Незнанский - Гейша

– Тянем, тянем, не отпускаем, – покрикивал командир, налегая со своей стороны на рогатину. – Сергей и Гришин, полезайте за ним. Осторожно, осторожно…

Двое омоновцев, брезгливо морща носы, хватали руками невидимые под слоем ряски концы черного целлофанового мешка.

– Тяжелый! Не сдвинуть!

– Вы двое, за ними.

Еще двое солдат оказались в воде. Ухватив наконец мешок, они поволокли его по дну озерца к берегу. Поднатужившись, они вчетвером выволокли мешок и положили на берегу.

– Так, на всякий случай все отойдите, – попросил Грязнов. – Оператор, под руками не болтайся. Стань у меня за спиной и снимай.

Присев на корточки, Грязнов аккуратно, ножницами сделал надрез и замычал, отвернув лицо от струи жуткой вони, вырвавшейся из образовавшейся дыры.

Сквозь надрез в мешке оператор через объектив видеокамеры увидел обезображенное до неузнаваемости, раздувшееся, как подушка, человеческое лицо.

– Трупы, – сказал Грязнов, вставая с колен. – Нет смысла дальше разрезать. Так в мешке и повезем. Легче будет.

Через два дня, вечером, на стол следователя Савицкого легла бумага, присланная с курьером из Московского городского бюро судебной медицины.

В помещении морга Московского НИИ судебной медицины было произведено судебно-медицинское исследование двух неопознанных трупов, обнаруженных 14 августа с. г. на территории, прилегающей к металлообрабатывающему цеху в пос. Авдотьино, во время выезда на место происшествия оперативно-следственной бригады, возглавляемой следователем Генпрокуратуры России Савицким В. Н.

Со дна озера были подняты трупы двух неизвестных мужчин: одного в возрасте от 40 до 50 лет и другого в возрасте от 16 до 24 лет.

Судя по характеру естественных изменений, наступивших в тканях в результате длительного нахождения трупов в воде при температуре воздуха выше +20°, смерть в обоих случаях могла наступить 25–30 июля с. г.

На погибших обнаружены остатки одежды.

…Смерть в обоих случаях наступила в результате многочисленных пулевых ранений в область головы и шеи.

Полагаю, что смерть наступила непосредственно перед тем, как трупы были положены в целлофановый мешок и опущены на дно озера…

Еще через день Савицкий получил рузультаты баллистической экспертизы.

Внимательно все прочитав, он приказал принести ему папку с оперативным делом по убийству Бирюкова, которое и переслал Грязнову.

Приехав утром в юрконсультацию, я с удивлением обнаружил, что оказался в атмосфере праздника и всеобщего дуракаваляния. Оказалось, еще остающийся в Москве народ уходит в отпуск, и по этому поводу происходит небольшое распитие.

Фу-ты, как время быстро летит! Я и не заметил, как большая и лучшая половина лета кончилась. Так вот и жизнь когда-нибудь промелькнет… Ну хватит философствовать с утра!

Начальство было в командировке, поэтому проводы остатков нашего коллектива на заслуженный двухнедельный отдых прошли на славу. Нас не остановило даже то, что была половина двенадцатого утра. Выпив джина с тоником и зажевав легкой необременительной закуской типа плавленых сырков с перцем, все почувствовали себя раскрепощенными и способными любить весь мир. Даже Славин, уезжающий отдыхать в Анталью, показался мне приятным человеком. Жаль будет, если его случайно подорвут в каком-нибудь кафе неугомонные курдские сепаратисты, мстя за своего Оджалана. Я вспомнил, что именно Славин навел меня на убийство папаши Лены Бирюковой, и разразился в его адрес длинным благодарственным тостом. После тоста пошли обоюдные слюнявые заверения в уважении и вечной благодарности, а все кончилось распитием той самой дареной бутылки «смирновской» водки, которую мне всучила московская родственница Бирюковых.

После этого я вышел на свежий воздух и на метро поехал на свидание с Леной в тюрьму, успев, правда, по пути съесть пирожок с сосиской.

Она уже знала, что ее отец погиб. Эта новость отразилась на ее искрящейся внешности. Сегодня Лена казалась спокойной и задумчивой, но не унылой. Ее золотистые волосы, небрежно заколотые на затылке, с выбившимися отдельными прядями, показались мне необычайно красивыми.

– Привет. Ты хорошо выглядишь, – сказал я. – Мало кому удается сохранить в тюрьме человеческое подобие. А тебе это удается, можешь мне поверить.

– Спасибо, Юра. Я знаю, что твой комплимент дорогого стоит, ты не из таких…

– Ты получила передачу от мамы?

– Да. Она все знает про меня? Ты ей рассказал?

– Нет, я не стал ей ничего рассказывать.

Лена слабо улыбнулась:

– Правильно. Я знала, что ты замечательный парень. Спасибо тебе за все.

Про себя я подумал, что согласился бы не быть таким уж «замечательным парнем», если бы и обо мне однажды красивая девушка типа Лены могла бы с тайной тоской сказать: «Он мужчина на все сто!» И почему женщины выбирают всяких подонков, чтобы влюбиться в них, а потом страдать?

– А папа? Он узнал про меня?

Я кивнул:

– Да, кажется, он все узнал.

Лена уронила голову на руки.

– Боже мой! Как мне перед ним стыдно. Хотя я ничего плохого никому, кроме самой себя, не делала. Бедный папа…

Она вытерла ладонью набежавшие слезы. Единственная минута слабости. Я и не представлял, что Лена еще способна плакать.

Я протянул ей сигарету, но вместо этого она взяла мою руку и крепко ее сжала.

– Разве то, что я делала, так уж плохо? – спросила она, глядя на меня в упор. – Да, конечно, нас с детства учили, что надо жить скромно, презирать модную одежду, презирать роскошь, но ведь это же была просто коммунистическая пропаганда от безысходности, от неспособности дать людям действительно то, что им нужно: красивую одежду, машину, квартиру, удобства. Но ведь сейчас все поменялось! Во всем мире люди живут нормальной, не этой уродливой жизнью. Им в голову не приходит из экономии отказаться от туалетной бумаги, а пользоваться вчерашней газетой. Самый заядлый гринписовец на это не пойдет. Никому в мире не будет стыдно от того, что он хочет жить один в своей собственной большой квартире, а не ютиться с родителями в двухкомнатной хрущевке! Разве плохо, что я хочу жить хорошо? Разве за это можно винить человека? У нас не винят женщин, которые по десять абортов сделали или которые от своего ребенка в роддоме отказались. Скажи, тебе противно со мной общаться?

– Нет, что ты! Ты вообще не должна так думать. Ты – это ты, у тебя своя жизнь, у других своя. Кто может судить, правильно ты живешь или не правильно?