Елена Яковлева - Со мной не соскучишься

Я задумалась: почти ничего нового из сумбурного рассказа Петровича я не почерпнула, почти ничего, зато то немногое, что до сих пор было мне неизвестно, дорогого стоило. Кто приходил к Ольге перед ее смертью, неужели же и вправду из КГБ, как считал Рунов? А может, это они ее выбросили в окно? Ну, хорошо, хорошо, допустим, парни были из КГБ, но даже они скорее всего без причины никого не убивали. Какого-то стеклышка в этой мозаике по-прежнему не хватало, но где его искать? Эх, неплохо бы и в самом деле побеседовать с духом покойной Ольги, только вряд ли он явится мне.

Мои размышления прервал Петрович:

— Что молчишь? Ты вот лучше расскажи мне, старому, зачем так сделала?

Я решила поиграть в ту же игру:

— Почем ты знаешь, что я прыгнула сама? Может, меня кто-нибудь выкинул? Те парни, что приходили, например?

Петрович даже подпрыгнул:

— Вот-вот, была у меня мыслишка такая, а милиционеры, слышь, сделали свое постановление: самоубийство. Специально, чтобы людям голову задурить и ничего не расследовать, работы чтоб меньше… А если это не убийство, то чего они так долго ходили тут вокруг да около. Особенно один, косой, как заяц… Да еще вопросы с подковыркой задавал… Так ты говоришь, тебя убили?

Я ответила так, как, наверное, и полагалось истинному привидению:

— Какая теперь разница…

Эту глубокую мысль я сопроводила не менее глубоким вздохом.

— Простила, значит, — догадался Петрович, — и то верно, что ж теперь…

Он опять сосредоточился на бутылке. Я встала с кровати и протянула ему драгоценную емкость — он ее честно заслужил.

Обрадованный Петрович благодарно улыбнулся и, видимо, из опасения показаться невежливым осведомился:

— Уже уходишь? А ты зачем вообще приходила?

— Проведать…

— А… Будет скучно, заходи еще…

Я вышла в коридор, с полминуты постояла в раздумье, что-то меня не отпускало из этой грязной квартиры, точно здесь и в самом деле витал невидимый дух. Мне казалось, что я чувствовала присутствие Ольги где-то совсем рядом, нет, отнюдь не то мистическое присутствие, просто чем больше я о ней узнавала, тем ближе она мне становилась. Такое в высшей степени странное ощущение, будто я принимала на себя какие-то ее обязательства.

Постучав костяшками пальцев в дверь напротив, я вошла в комнату, в которой десять лет назад жила Ольга. Я непременно должна была увидеть то самое окно. В комнате за столом сидели Вася и существо, не хотевшее поначалу впускать меня в квартиру и считавшее меня воровкой, они мирно распивали бутылку, купленную на мои щедрые чаевые.

— Ну что, поговорила? — поинтересовался Вася.

Я ничего не ответила — мое внимание привлекло окно, оно словно притягивало меня. Приблизившись, я отодвинула порыжевший тюль и взглянула вниз, в узкий колодец двора, заваленного грязным снегом и обломками сосулек, упавших с крыши. Я пыталась представить, как это было. Вот она стала коленями на подоконник и легко соскользнула вниз или, напротив, отчаянно боролась за жизнь, хватаясь руками за ржавую жесть, когда те двое подталкивали ее сзади… Я все смотрела и смотрела вниз, не в силах оторваться, пока из-за стены металлического гаража не появилась фигура в старой куртке и кепке, надвинутой на глаза. Человек поднял голову, и наши взгляды встретились. Это был сумасшедший из кафе!

Я отпрянула и побежала вон из комнаты.

— Эй! — опомнился Вася и заорал мне вслед. — Да кто ты все-таки такая?

Хороший вопрос, я бы и сама не прочь это узнать!

Когда я уже сражалась с засовами в прихожей, проявивший неожиданную бдительность Вася решительно пошел на меня, повторяя тот же вопрос:

— Ты что не слышишь, я тебя спрашиваю, кто ты такая?

Открыв наконец дверь, я крикнула уже с лестницы:

— Всего лишь безобидный коммунальный полтергейст!

— Между прочим, Руслан уже закончил твой портрет и жаждет представить его оригиналу. — Кажется, это были первые слова, которые Рунов сказал мне вечером.

— Так быстро? — Я вспомнила рассказ о чистом холсте.

Быть чистым холстом в тридцать два года, после стольких лет погони за счастьем, после стольких попыток ухватить за хвост сказочную жар-птицу я не хотела. Что из того, что результатом моей охоты стали лишь несколько блестящих перышек в руках — вещественное подтверждение затянувшегося периода проб и ошибок?

Мимо продефилировал Мальчик с зажатым под мышкой очередным томом дешевого чтива. Сначала он бросил взгляд на Рунова, потом, словно нехотя, мазнул глазами по мне. На своего хозяина он смотрел с немым обожанием, на меня — с брезгливостью, словно на кучу дерьма. Ну и плевать на него. Как бы он ко мне ни относился, пока что он не обладал возможностью во что-то воплотить свое отношение ко мне, продолжая носить в себе злость и рискуя в один прекрасный день лопнуть от ее переизбытка, словно мыльный пузырь.

Мальчик удалился, оставив за собой запах дезодоранта, такого же дешевого, как и книжки, которыми он зачитывался. Рунов спросил:

— Не понимаю, что вы не поделили?

— По-моему, это очевидно. Бедный ребенок ревнует.

— Ты серьезно? — Рунов был явно обескуражен.

— Абсолютно. — Я размазывала Мальчика по стенке, не прибегая при этом ко лжи, а озвучила истинную правду. — Он вряд ли смирится с тем, что его идеал холит и нежит недостойную, по его мнению, особу.

— Черт… А я так надеялся, что вы подружитесь.

— Представляю себе нашу дружбу, — усмехнулась я.

Рунов поморщился, словно ему наступили на ногу в отчаянно жмущем башмаке.

— Что мне с вами делать, ума не приложу. — Он вздохнул. — Пацана, честно говоря, бросать жалко. Во-первых, он добрый и преданный, во-вторых, пропадет.

— Да зачем его бросать? — великодушно заметила я. — Вовсе этого не хочу, в конце концов, мы не запускаем друг в друга сковородками… Особенно теперь, когда он уже не таскается за мной по пятам.

— Обожаю мудрых женщин, — задумчиво подвел итог Рунов, касаясь рукой моих волос. Он мастерски извлек из них шпильки, и рыжий водопад вырвался на волю. С этого момента меня уже мало интересовали и портрет, написанный неуравновешенным поклонником красоты Русланом, и мой юный враг Мальчик.

Назавтра с утра мы отправились смотреть портрет. От Рунова, кстати, не ускользнуло мое волнение.

— Что, боишься? — усмехнулся он.

— А вдруг я увижу чистый лист?

Рунов громко рассмеялся:

— Ну и запугал я тебя, однако! Не забывай, это все-таки была инициатива Руслана, а он редко испытывает желание кого-либо запечатлеть. Так что гордись: ты его вдохновила! По-моему, роль его музы весьма почетна.

Не знаю почему, но, несмотря на его непривычную смешливость, он показался мне слегка уязвленным, что-то вроде ревности почудилось в этом внезапном всплеске веселья. Неужто он ревновал меня к портрету? Тут у меня на душе снова стало неспокойно.