Елена Яковлева - Со мной не соскучишься

— Можете раздвинуть шторы, если вам темно, — предложил Иратов. — Что касается меня, то мне это уже не поможет.

Он не стал томить меня недомолвками и пояснил:

— Я уже пять лет почти ничего не вижу. По этой причине выпал из обоймы, нигде не бываю, ничем не интересуюсь, и про меня все забыли. Антонина, моя племянница, воров боится, а про меня, наверное, даже воры не вспоминают.

— Сомневаюсь, — возразила вошедшая Антонина, по-видимому, она не собиралась оставлять меня наедине со старым коллекционером. Мне не очень понравилась перспектива беседовать со стариком в ее присутствии, но что делать?

— Пойми ты, глупая, — трескучим менторским тоном, не терпящим возражений, заметил Иратов, — коллекционеров редко грабят, другое дело — их наследников. Вот помру, тогда тебя и ограбят, так что не радуйся, что тебе достанется богатое наследство, тебе достанется огромная забота.

Чувствуется, это была их излюбленная тема разговоров. И в подтверждение моего предположения женщина напомнила:

— Не грабят? А десять лет назад? Что, забыл?

— Ну ладно тебе, — отрезал Иратов, — завела свою шарманку. Тебе-то от этого, по-моему, только выгода. Сразу засветила перспектива получить наследство. Быстренько из своего Углича примчалась, никто тебя и не звал!

— Да что вы такое говорите! — возмутилась племянница коллекционера. — Разве я желала смерти Сереже?

Я поняла, что эти люди, проживая под одной крышей, изводили друг друга. Старик с утра до вечера — племянницу из-за того, что она заждалась его смерти, а та в долгу не оставалась. Но вполне возможно, что старик только прикидывался дышащим на ладан.

Присутствуя при этой дежурной, по всей видимости, сцене, я чувствовала себя неуютно. Такое впечатление, что они только и ждали, чтобы кто-то присутствовал при их пикировке.

Женщина начала всхлипывать, размазывая по лицу слезы:

— Я всегда любила Сережу. В конце концов, он был моим двоюродным братом, и мы всегда с ним ладили. Он всегда делал мне подарки, а последний раз подарил такую красивую палехскую шкатулку… такую… я храню в ней фотографии. С вашей стороны несправедливо упрекать меня в том, что я радуюсь его смерти, разве я виновата в несчастном случае? Тогда меня здесь даже не было, и вы сами меня позвали к себе, я не напрашивалась!

— Да ты спишь и видишь во сне, когда я опрокинусь и все достанется тебе, — прошипел Иратов с неприкрытой ненавистью.

Племянница ответила на вызов самым решительным образом:

— Да забери ты все в могилу, ничего мне от тебя не надо! Лучше я вернусь в Углич, а то ты и меня со свету сживешь, как Сережу. Ведь это ты его запилил, ты! — Она воздела руки вверх. — Это же надо, обвинить в краже собственного сына!

— Молчи, молчи! — Старик затрясся, и показалось, что через мгновение его голова не выдержит вибрации, сорвется с тощей шеи и шмякнется на пол. — Молчи, не смей говорить то, чего не знаешь!

Меня бесило, что они совсем не обращают внимания на мое присутствие. Их перепалка напоминала детскую игру в «собачку», когда двое бросают друг другу мячик, а третий бегает туда-сюда, пытаясь его поймать. Так и я пыталась перехватывать отдельные фразы их милой беседы, чтобы хотя бы что-нибудь понять. Но одновременно недоумевала: а зачем, собственно, мне все это выслушивать?

«Мячик» опять полетел от женщины к старику:

— Все-то я знаю! После ограбления ты его поедом ел, утверждал, что во всем виноват Сережа. Он мне сам написал в письме… письмо в той шкатулке… Хочешь, я тебе его покажу? Сейчас принесу и прочитаю… Подумать такое о собственном сыне! О ней ты такого не подумал!

— Не трогай ее, — завопил Иратов. — Оставь покойников в покое.

— Что, до сих пор по ней сохнешь, старый маразматик? По своей Оленьке… Ничего, на том свете ты с ней непременно встретишься — в аду! Представляю себе эту трогательную встречу! А Сережа, которого вы вместе погубили, в раю! Сейчас смотрит на нас сверху и все видит.

«Господи! Ну и дурдом!» — подумала я. Куда я вообще попала? Наверное, стоило попробовать вставить словечко и привлечь внимание к себе, но я не успевала и рта раскрыть, а они уже выливали друг на друга очередной ушат помоев. Правда, когда впервые было произнесено имя Ольги, я поняла, что мне следует помалкивать и как можно внимательней слушать. Эта парочка словно специально старалась, предлагая мне новую пищу для размышлений.

— Не смей говорить о ней! — сорвался на дискант старый коллекционер и запустил в двери толстой книжкой. Не долетев до двери, она распалась на части.

Я наклонилась и принялась собирать их с полу, а двое родственников, не смущаясь моим присутствием, продолжали свои внутрисемейные разборки.

— А почему я не могу ничего о ней сказать? — Женщина подбоченилась, давая понять, что не собирается церемониться со своим престарелым дядюшкой. — У меня, между прочим, есть свое мнение, и никто мне рот не заткнет. Эта ваша Ольга вползла сюда как змея, и все у вас пошло шиворот-навыворот: сначала ограбление, потом смерть Сережи…

— Как ты можешь! — Иратов впился дрожащими руками в полированные подлокотники своего кресла. — Ты ведь ее даже никогда не видела!

— Хватит того, что она до сих пор здесь присутствует. Да-да, здесь, здесь, здесь! — Женщина в ярости бросала гневные взгляды во все стороны, словно и вправду чувствовала чье-то присутствие. Потом подбежала к окну и с силой отдернула портьеру. Проникший в комнату холодный свет беспристрастно обнажил давно запущенную комнату. Похоже, здесь наводилась чистота только на небольшом пятачке посредине ее, а всего остального давно не касался ни веник, ни пылесос. Полки шкафов были уставлены разнокалиберными статуэтками, на полу повсюду стопки книг, словно поленницы дров, на стенах — картины в тяжелых рамах, а все вместе напоминало запасник музея.

Я уже успела собрать по частям развалившуюся книжку и положить ее на диковинный ломберный столик, а Иратов и его племянница, продолжая не обращать на меня ни малейшего внимания, перекидывались взаимными обвинениями. Все, что мне оставалось в столь нелепой ситуации, это не попасться им под горячую руку, и потому я, отступив в сторону, устроила себе нечто вроде обзорной экскурсии по иратовским владениям. Естественно, я не расхаживала по квартире и ничего не брала в руки, я просто рассматривала то, что находилось в поле моего зрения. Так я и наткнулась на портрет Ольги, который висел слева от огромного комода красного дерева, между двумя яркими и сочными натюрмортами с цветами и фруктами. Скорее это был даже не портрет, а карандашный набросок наподобие тех, что на скорую руку рисуют на Арбате, но в том, что на нем изображена именно Ольга, я не сомневалась. Лицо вполоборота, опущенные глаза полуприкрыты пушистыми ресницами, воздушные волосы отброшены со лба назад и обрамляют гордо посаженную голову, как диковинное кружево. Глядя на портрет, я не упустила случая похвалить себя за предусмотрительность, все-таки я потратила не менее часа, стараясь изменить собственную внешность, дабы избежать ненужных осложнений. Теперь ни полуслепой Иратов, ни зрячая его племянница не найдут во мне явного сходства с Ольгой.