Евгения и Антон Грановские - Дневник тайных пророчеств

Голова отца Андрея дернулась, и в глазах его снова забрезжило сознание.

- Я… выключаюсь, - пробормотал он одеревеневшими губами.

Женя схватила со столика бутылку водки и опять воткнула ее горлышком в рот отца Андрея.

- Пейте! Это привело вас в сознание!

Дьякон сделал несколько глотков. Поморщился и посмотрел на Женю.

- Мне лучше, - сказал он.

- Да! - радостно кивнула Женя. - У вас и лицо стало светлеть!

Отец Андрей посмотрел на опустевшую бутылку и усмехнулся.

- Химик не обманул. Единственное противоядие - это русская водка.

- Противоядие против чего?

- Против порошка, которым отправили в нокаут Кишлевского, Абрикосова и Грифа. Эту дрянь африканские колдуны распыляют в лица тем, из кого собираются сделать зомби.

- О господи! - страдальчески ахнула Женя. - Значит, вы тоже станете… полутрупом?

Дьякон облизнул онемевшие губы и перевел взгляд на мини-бар.

- Там еще есть водка? - хрипло спросил он.

- Да.

- Принесите.

Евгения метнулась к мини-бару и выгребла из него весь алкоголь.

- Вот! - сказала она, высыпая бутылки на диван. - Тут и водка, и все остальное!

Отец Андрей кивнул и подвигал плечами.

- Мне действительно лучше, - сказал он. - Как только снова стану чернеть, вливайте мне в рот водку. - Дьякон через силу улыбнулся и неловко пошутил: - Посмотрим, победит ли «зеленый змий» в схватке с Черной Пантерой.

- У вас все еще темное лицо, - чуть не плача, проговорила Женя. - Как вы себя чувствуете?

- Отпускает, но с трудом. Все словно во сне…

Женя схватила бутылку с водкой.

- Выпейте еще!

Дьякон отхлебнул глоток.

- Ну как? - тревожно спросила Женя.

Дьякон растянул резиновые губы в улыбке.

- Теперь я в порядке. Если так пойдет и дальше, я превращусь в алкоголика.

Женя села на диван и вздохнула.

- Люди гибнут. Двадцать третье число на носу. А мы до сих пор не знаем, что это за «голова Аргуса» и где ее искать.

- Вы знаете, Евгения, - медленно заговорил отец Андрей, - пока я был в отключке, мне кое-что привиделось. Думаю, Гриф все-таки ошибся. «Голова Аргуса» находится не в Москве.

Женя повернулась и удивленно посмотрела на дьякона:

- А где?

- В Риме, - ответил он. - «Голова Аргуса» - это Колизей. Вспомните - он похож на огромный, многоглазый череп великана. Земля Колизея пропитана кровью тысяч людей. Когда римский папа Григорий Великий встретил послов Юстиниана, пришедших к нему из Византии, он дал им горсть земли из Колизея, завернув ее в богатые ткани, как высшую святыню.

- Колизей - святое место? - не могла поверить Евгения. - Никогда бы не подумала.

- И тем не менее это так. При императоре Нероне на месте Колизея было озеро, наполненное соленой морской водой. Система отводов и шлюзов до сих пор цела. Арену Колизея и сейчас можно заполнить водой за считаные часы. Это значит, что под Колизеем существует огромное количество подземных помещений.

- Да, но в стихотворении Гумилева говорится о тридцати шести свечах! - напомнила Женя, все еще недоверчиво глядя на дьякона.

Отец Андрей улыбнулся потемневшими, почти черными губами.

- Знаете, сколько сейчас государств на месте бывшей Римской империи? - спросил он и, сделав паузу, сам себе ответил: - Тридцать шесть. Как видите, все сходится.

- Но это косвенные улики, - возразила Женя.

Отец Андрей усмехнулся:

- Да. Но у меня есть и прямая. Вспомните про знаменитую гематрию Антихриста. В Апокалипсисе она назвала «числом зверя».

- Шестьсот шестьдесят шесть! - взволнованно проговорила Женя.

Дьякон кивнул:

- Да. Знаменитые три шестерки. Несколько столетий назад святой Ириней Лионский расшифровал эту гематрию. Он утверждал, что три шестерки означают два слова - «латинянин» и «титан». То есть три шестерки - это «латинский титан». А в переводе с итальянского «колизеум» означает «колоссальный, огромный». Как видите, все сходится. И «тридцать шесть свечей», и число зверя. Я уверен, что нужное нам место - это Колизей. Я готов дать руку на отсечение, что это так!

Женя задумалась.

- Да, все сходится.

Дьякон вдруг захрипел, лицо его потемнело. Женя быстро взяла бутылку и вставила ее в губы дьякону.

- Спа… сибо. - Отец Андрей вытер ладонью вспотевший лоб. - В Риме у меня есть один знакомый. Он возглавляет Институт внешних дел Ватикана. Его зовут монсеньор Солацци. Я думаю, монсеньор заинтересуется нашими выводами.

Дьякон поморщился и провел по лицу ладонями.

- Как я выгляжу? - пробормотал он.

- Лучше, - сказала Женя, с тревогой вглядываясь в его лицо. - Но лицо все еще темное.

- Я могу снова… Запишите… - Дьякон сделал над собой усилие и произнес твердым голосом: - Человека, с которым нужно поговорить, зовут архиепископ Микеле Солацци. Как я уже сказал, он директор ИВД.

- Вам надо к врачу! - сказала Женя. - Сейчас же!

Отец Андрей покачал головой:

- Нет. Врачи не помогут. Чтобы найти противоядие, нужно знать вид яда… Все в порядке. Я получил незначительную дозу. Надеюсь, через пару дней окончательно приду в себя. Если не сопьюсь, - с улыбкой добавил дьякон. - А пока - принесите мне мой телефон. Он в сумке… у двери.

- Николай Степанович, можно еще один вопрос? - крикнула с первого ряда молодая студентка с задорными глазами и толстой русой косой.

- Давайте! - кивнул Гумилев, стоя за кафедрой. - Но это будет последний!

- Как вы относитесь к поэме Блока «Двенадцать»?

- Плохо. Я считаю, что этой поэмой Блок заново распял Христа и еще раз расстрелял государя!

Зал зашумел.

- Христа никогда не было! - крикнул кто-то.

- И правильно расстрелял! - крикнул другой.

Гумилев поднял руку, и гул голосов в зале тут же утих. Николай Степанович окинул публику насмешливым взглядом, надменно улыбнулся и громко сказал:

- Товарищи студенты, друзья мои, я не скрываю своих взглядов. Я уверен, что лучшим способом государственного устройства является монархия.

- Революция смела монарха! - крикнул из второго ряда рыжеволосый студент. - Революция - это стихия, разлив реки, сметающий на своем пути развалины старого мира!

Публика одобрительно зашумела. Гумилев вновь поднял руку и пристально посмотрел на студента.

- Вы правы, это разлив, - согласился он. - Но чем шире разливается река, тем мельче она становится и тем мутнее ее воды. В конечном итоге, река отступает, оставив после себя обыкновенную бюрократическую тину.

- Вы говорите контрреволюционные вещи, Николай Степанович! - с досадой проговорила девушка с русой косой.

- Что ж поделать, если я так думаю, - пожал плечами Гумилев. - Я заявляю о своих взглядах открыто. Я несколько лет провел на войне и теперь не собираюсь ни с кем воевать. Война с собственным народом - подлое, безнадежное и глупое занятие.