Мэри Райнхарт - Винтовая лестница

Это история о том, как одна старая дева средних лет выжила из ума, покинула своих домашних богов в городе, сняла меблированный дом на лето и оказалась втянутой в одно из тех загадочных преступлений, которые являются залогом счастья и процветания для всех наших газет и сыскных агентств. В течение двадцати лет я не знала никаких тревог и волнений в жизни. В течение двадцати лет по весне я наполняла землей ящики для цветов на карнизах, натягивала тенты над окнами, сворачивала ковры и накрывала мебель коричневыми чехлами. Ибо двадцать лет подряд в конце весны я прощалась с друзьями и, пронаблюдав за их поспешным бегством от жары, обретала восхитительный покой в каком-нибудь провинциальном городке, куда почта приходит три раза в день и регулярность водоснабжения не зависит от исправности резервуара на крыше.

А затем… безумие обуяло меня. Оглядываясь на месяцы, проведенные в Саннисайде, я удивляюсь тому, что вообще осталась жива. Во всяком случае душераздирающие переживания не прошли бесследно для моей внешности. Я стала совершенно седой. Лидди напомнила мне об этом только вчера, сообщив, что после ополаскивания головы слабым раствором синьки седые волосы приобретают вместо желтоватого серебристый оттенок. Я терпеть не могу, когда мне напоминают о неприятных вещах, и потому не скрыла раздражения.

— Нет, — отрезала я, — под старость лет я не собираюсь прибегать к помощи синьки, как, впрочем, и крахмала.

По утверждению Лидди, нервы ее расшатались окончательно за то ужасное лето — но, видит бог, она несколько преувеличивает! И когда она начинает носиться с какой-нибудь очередной опухолью в горле, мне стоит только пригрозить ей возвращением в Саннисайд — и все болезни с нее как рукой снимает, каковое обстоятельство свидетельствует о том, что упомянутое лето сказалось на состоянии ее здоровья самым благотворным образом.

Пресса освещала события односторонне и неполно (в одной статье обо мне упомянули лишь вскользь — да и то всего как о съемщике дома, случайно оказавшемся на месте преступления), посему я чувствую себя обязанной рассказать об этой истории все, что мне известно. Мистер Джемисон, следователь, сам признавал, что едва ли справился бы с этим делом без меня, хотя в интервью для прессы он не старался подчеркнуть мои заслуги.

Начать повествование я хочу с описания событий, имевших место несколько лет назад — а точнее, тринадцать. В то время умер мой брат и оставил мне двух своих детей. Хэлси тогда было одиннадцать лет, а Гертруде — семь. Все обязанности материнства свалились на мои плечи совершенно неожиданно: в искусстве быть матерью необходимо совершенствоваться ровно столько лет, сколько живет ребенок — так человек, взвалив на спину теленка, в конце пути обнаруживает у себя на плечах быка. Однако я сделала все, что могла. Когда Гертруда выросла из косичек и ленточек, а Хэлси попросил купить ему булавку для галстука и начал носить длинные брюки, я отослала детей в хорошие школы. После этого обязанности мои свелись в основном к почтовым отправлениям в виде писем плюс трем летним месяцам, в течение которых мне приходилось обновлять гардероб подопечных, просматривать списки их знакомых и вообще извлекать свое пропахшее нафталином материнство на свет божий после их девятимесячного забвения.

Позже, когда дети учились в пансионе и колледже и большую часть времени проводили с друзьями, мне очень не хватало их летом. Постепенно я обнаружила, что имя мое, проставленное на чеке, радует детей даже больше, нежели оно же в конце письма, однако продолжала регулярно писать им. Но когда Хэлси закончил курс электротехники, а Гертруда вышла из пансиона и оба вернулись домой, — все внезапно переменилось в моей жизни. Всю первую зиму совместного существования я только тем и занималась, что сидела допоздна на каких-то приемах, дабы отвезти девочку домой, водила ее по портным и распугивала недостойных, с моей точки зрения, юнцов, у которых было либо больше денег, чем мозгов, либо больше мозгов, чем денег. Кроме того, я овладела множеством полезных навыков, как, например, говорить «пеньюар» вместо «халат» и «бюстгальтер» вместо «лифчик». Плюс ко всему я узнала, что безусые неучи называются теперь не студентами, но джентльменами с университетским образованием. За Хэлси не требовалось столь пристального наблюдения — и поскольку оба они в ту зиму вступили в права владения материнским наследством, обязанности мои по отношению к воспитанникам приобрели характер чисто моральный.

Мальчик, конечно, купил машину, и я научилась сначала прикреплять к шляпке густую серую вуаль, а в скором времени — не глазеть на задавленных собак. Люди склонны вытворять со своими четвероногими друзьями самые некрасивые вещи.

Все упомянутые дополнения к моему образованию сделали из меня вооруженную всеми необходимыми навыками незамужнюю тетушку, и к весне я стала вполне сговорчивой. Поэтому, когда Хэлси предложил провести лето в палаточном городке в Адирондаксе, а Гертруда выразила желание отдохнуть в Бар-Харбор, мы сошлись на компромиссном решении и договорились снять хороший загородный дом неподалеку от приличного поля для игры в гольф, не лишив себя возможности при этом быстро добраться до ближайшего города на машине и в случае необходимости вызвать врача по телефону. Таким образом мы оказались в Саннисайде.

Мы отправились осматривать летнюю резиденцию и пришли к выводу, что она вполне заслуживает свое название [1] Sunnyside — солнечная сторона. . Веселый вид особняка не наводил ни на какие мрачные мысли. Единственное обстоятельство несколько удивило меня: домоправительница, оставленная здесь хозяевами, за несколько дней до нашего прибытия перебралась жить в сторожку. А поскольку последняя стояла довольно далеко от особняка, мне показалось, что пожары или воры могут беспрепятственно вершить свою разрушительную работу в Саннисайде хоть всю ночь напролет. Само поместье было весьма обширно: дом стоял на вершине холма, по склону которого длинные зеленые лужайки и подстриженные живые изгороди тянулись к проселочной дороге. За долиной, на расстоянии примерно двух миль от Саннисайда, находился клуб «Гринвуд». Хэлси и Гертруда пришли в дикий восторг.

— Послушай, это же все, о чем ты мечтала! — сказал Хэлси. — Прекрасный пейзаж, свежий воздух, чистая вода и хорошая дорога. Что же касается особняка, то в нем можно разместить целый госпиталь. К тому же передний фасад его напоминает о временах королевы Анны, а задний — временах Мэри Энн.

Последнее утверждение я сочла просто нелепым, поскольку здание представляло собой чистейший образец архитектуры елизаветинской эпохи.