Павел Шестаков - Остановка

Мальчик торопливо сбежал с трибун. Теперь наблюдение затруднилось. Отец пошел немноголюдной улицей, и сыну приходилось держаться в отдалении. Но он знал, куда они идут.

На тихой улице стыдливо ютился магазинчик. Не так давно здесь был обыкновенный овощной павильон, но после известных распоряжений его переоборудовали и перенесли сюда из центра некое торговое предприятие, носившее в лучшие времена претенциозное название «Золотистая чаша». Теперь магазин назывался просто «Вино» и носил скромный номер 86. Однако и это название не соответствовало реальности. В магазине давно не продавали ни легендарной «бормотухи», ни обросших медалями марочных вин. Не продавали с некоторых пор и водку. Но торговая точка все-таки функционировала, предлагая покупателю два пыльных ряда коньяка повышенной стоимости и низкого качества.

Отец вошел в магазин. Выпитое уже подействовало, и вялое равнодушие сменилось игривым оживлением.

— Не вижу процветания торговли, — услышал мальчик, укрывшийся за горой пустых ящиков у входа.

Продавец, толстый человек с сонным взглядом, очнувшись от дремоты, произнес вопросительно:

— Чего?..

— Процветания.

— А… И не увидишь. Какой дурак это брать будет?

Продавец протянул руку в обтрепанном халате в сторону пыльного ряда.

— Я возьму.

— А… — протянул продавец все тем же тоном. — Ну, возьми.

Отец достал из кошелька полусотенную.

— А…

Продавец пощупал бумажку короткими толстыми пальцами.

— Не бойся. Не фальшивая.

— Чего бояться…

Он стал собирать сдачу в ящике под прилавком.

Через минуту отец вышел с бутылкой.

Мальчик проследил взглядом, куда он направился, и понял: идет домой. Тогда сын свернул в боковую улицу и зашагал быстро. Он устал от медленного темпа, заданного отцом, и легко опередил его.

Когда отец появился на пороге, мальчик был уже дома. Мать тоже.

— По какому случаю? — спросила она, кивнув на бутылку.

— Представь себе, на скачках выиграл.

И, подтверждая сказанное, он вытащил из кармана билетики и показал жене.

— В четвертом заезде.

Жена никак не прореагировала на «выигрыш».

— Обедать будешь?

— А что там у тебя?

— Мясо тушеное.

— Давай. Нужно же за удачу.

Отец принялся отковыривать пробку и тут же отдернул руку:

— Черт!.. Удавил бы этого изобретателя.

Он сунул в рот окровавившийся палец, провел по нему языком и снова взялся за пробку.

— Ты, кажется, уже отметил?

— Кружку пива на ипподроме выпил.

— Ну-ну…

Мать вышла в кухню, вернулась с мясом и редиской на тарелке.

— Вот-вот, — сказал он, — и хватит, больше не надо.

Налил две стопки.

— Давай.

Жена взяла стопку, но заметила:

— Ты много пьешь в последнее время.

Мальчик вышел из соседней комнаты, стал, прислонившись плечом, в дверях, смотрел на родителей молча.

— Только не пили́, ладно?

Она пожала плечами. Отец достал из кошелька еще пятьдесят рублей, протянул жене. — Возьми.

— Такой выигрыш?

— Повезло.

— Часто везет.

Мальчик шагнул к столу.

— Папа!

— И ты, за рыбу деньги?

— Я хочу поговорить с тобой, папа.

Он посмотрел на мальчика, мальчик на него.

— Не сейчас, ладно, Толя?

— Папа…

— Не сейчас…

Вот такую картину нарисовало мое воображение, но ведь это только воображение дилетанта, и я не стал делиться своими фантазиями с профессионалами. И правильно сделал, потому что жизнь, которая, как известно, легко превосходит, самое раскованное воображение, уже приготовила нам сюрприз столь же реальный, как и необъяснимый, и даже абсурдный. Во всяком случае, на первый взгляд…

Как и большинство вестей в наше время, эта весть поступила по телефону. Трубку в качестве хозяина дома поднял я.

— Простите, нет ли у вас Юрия Борисовича Сосновского? Он оставил ваш номер.

— Да, пожалуйста. Юрий, прошу.

Сосновский извинился, улыбнувшись.

— Пришлось оставить на службе ваши координаты, на всякий пожарный…

Он совсем не предполагал, что пожар реально возникнет, но предусмотрительность себя оправдала. Юрий даже растерялся, слушая сотрудника, улыбка исчезла, на лице появилось недоумение. Прикрыв ладонью трубку, Сосновский сказал негромко Мазину:

— Игорь Николаевич! Ничего не понимаю…

И повернулся ко мне:

— У вас есть параллельная трубка?

Я вышел в спальню и принес оттуда второй аппарат на длинном шнуре.

— Возьмите, пожалуйста, Игорь Николаевич, — попросил Юрий.

Тот подключился к разговору.

Собственно, говорить им обоим фактически не пришлось. Только Сосновский распорядился:

— Прочитайте заявление!

Потом оба внимательно слушали, потом переглянулись.

— Сейчас я соображу, что делать, и перезвоню, — пообещал Юрий, кладя трубку. И развел руками.

— Ну, дела!

Это уже относилось к нам.

Мазин кивнул в знак понимания, а я, естественно, недоумевал, но спрашивать не решался.

— Не возражаешь, если я проинформирую Николая Сергеевича? — предложил Мазин. — Как говорится, долг платежом красен. Он нам кое-что горячее подбросил, и мы в долгу не останемся, а?

Как обычно, он иронизировал, но на этот раз скорее по привычке, чем от уверенности в себе.

— Разумеется, — согласился Сосновский. — Какая тут тайна!.. Служебной тайны здесь нет.

— Поэтому я и хочу проинформировать.

— О чем? — спросил я, не сдержав интереса.

— Михалева написала в прокуратуру, просит немедленно взять ее под стражу, так как признает себя полностью виновной в смерти Черновола.

Теперь уже я сказал:

— Ну и дела!

А больше ничего не сказал, дожидаясь пояснений, понять что-то сам, если им было не под силу, я, конечно, не рассчитывал.

— Вы видели ее, Николай Сергеевич? Как, по-вашему, она в своем уме? — спросил Юрий.

— У вас, если не ошибаюсь, существует понятие вменяемости?

— Существует:

— С этой точки зрения, мне кажется, она нормальный человек. Но общее состояние, не сомневаюсь, требует внимания психиатра.

— В чем это выражается, по-вашему?

— Я не специалист. Но, если хотите, Ирина, на мой взгляд, подавлена происшедшим больше, чем следовало бы в ее положении. Оно, безусловно, не сладкое, но и не критическое, верно?

Юрий обрадовался.

— А я о чем говорю? Это же мое собственное впечатление! Вы слышите, Игорь Николаевич?

Мазин не возражал.

— Положимся на жизненный опыт и наблюдательность Николая Сергеевича.

Ободренный, я спросил несколько прямолинейно:

— Почему она хочет в тюрьму?

— Как ты сказал? — переспросил Мазин.

— Прости, я выразился неточно. Почему она настаивает на своей вине? Конечно, в тюрьму она вряд ли хочет. Это представить трудно.

Мазин посмотрел на меня как-то рассеянно. Я за ним такое уже замечал, когда он думал и говорил одновременно, причем думал больше, чем говорил.