Павел Шестаков - Остановка

— Отвезли в город, развязали руки и вытолкнули из машины.

— Глаза не развязали?

— Глаза я сам развязал. Сорвал повязку.

— Номер машины, марку не заметил?

— Не успел.

— Ясно. Они не ждали, пока рассмотришь. Ну а теперь главное: зачем все это с тобой проделали?

— Разве не понятно?

— Мне не совсем.

— Чтобы отомстить за Черновола. Они сами сказали.

— Неуловимые мстители?

— Дружки его.

— Понятно, — снова сказал Мазин. — Дружба — дело святое. Кровь за кровь. — И, переходя на серьезный тон, добавил: — Последний вопрос, Толя: ты кого-нибудь подозреваешь?

Мальчик замялся, наклонил голову.

— Вижу, нужно подумать. Вернемся назад. Итак, ты толкнул его, он упал и… не выплыл. Но ты не думал, что он утонет.

— Я вообще ничего не думал. Я бросился, когда он мать ударил.

Сказано было именно «мать», а не «мама».

— Спасибо. Теперь иди подкрепись, потом продолжим.

На этот раз мальчик от еды не отказался. Видно, высказавшись, он сбросил немного нервное напряжение и почувствовал голод, даже большой голод. Жена это сразу заметила — она встала тем временем и слышала почти все, — и принялась кормить Анатолия как следует, начиная с борща, несмотря на ранний час.

Мы с Мазиным на кухню не выходили, понимая, что своим присутствием аппетита ему не прибавим. Сидели в кабинете и ждали.

— Приготовь, пожалуйста, бумагу и ручку, — попросил Мазин.

«Что это он, протокол вести хочет?» — подумал я с недоумением, но просьбу исполнил, положил необходимое на стол, попробовал ручку на клочке бумаги, писала мягко.

Только после этого я сказал:

— Признаться, я в ошеломлении.

— Ну что ты! Все отлично. Нет, на «четыре с плюсом», — поправился он. — Все-таки не Сицилия, а Корсика, как видишь. Вендетта, а не выкуп.

— Дичь. Вендетта руками правосудия?

— Ты тоже за самосуд? Зря. А вот насчет дичи, пожалуй, ты прав, похоже на утку. Но тем лучше.

Это и все, что он успел сказать, вернулся Толя. Мальчик умылся попутно, и щеку ему жена йодом смазала, а рубашку забрала, чтобы заштопать. Такой и появился он перед нами, острые плечи торчали из голубой майки.

«Ну, куда ему в колонию!» — подумал я со страхом.

— Подкрепился? Как самочувствие? — спросил Мазин.

Меня немножко коробил его бодрый тон.

— Нормально.

— Вот и хорошо, садись к столу, бери ручку.

— Зачем?

— Признание напишешь. Магнитофона у нас нет.

— Без бюрократизма нельзя?

— Нельзя, — коротко ответил Мазин.

— Да я не знаю, как писать.

— По ночному образцу. Готов? Я помогу.

Мальчик сел за стол, ссутулился над бумагой. Черные, полуоблезшие плечики вызывали острую жалость.

— Пиши. «В прокуратуру»…

— Какую?

— Не знаешь?

— Нет.

— Тогда пиши просто — «в прокуратуру». Написал?

— Да.

— Теперь текст. Я, Михалев… имя, отчество, год рождения, ученик… какого класса?

— В девятый перешел.

— Пиши — восьмого. Дальше: добровольно и чистосердечно сознаюсь, что такого-то числа, года, месяца… видя, как Черновол бьет мою мать… Напиши, где это было… И главное: бросился на него и столкнул с пристани в воду. С целью утопить — не надо.

Мальчик писал, а мы ждали.

— Плечо подними, не сутулься, — сказал Мазин.

Толя выпрямился.

— Готово? Подпиши и поставь число. Вчерашнее.

Мальчик повернулся резко.

— Как вчерашнее? Это же неправда?

— Разве ты мне соврал?

— Я? Вам?

— Ты. Ведь ты говорил, что по-настоящему тебя не принудили, что еще до похищения, то есть вчера, ты собирался сам все честно рассказать?

— Да… Но…

— Ты сказал неправду?

— Правду. Я ведь не знал, что он утонул, а когда узнал, что она вину взяла на себя… Как же я мог скрываться?

— Вот-вот. Значит, никакого вранья нет. Просто тебе не пришло в голову, что нужно признание зафиксировать на бумаге. О бюрократических формальностях ты не подумал, верно?

— Писать я не думал.

— А мы поправили дело. Вот и все. Подписывай.

Толя положил ручку на стол.

— Я не хочу так. Вы меня жалеете.

— Немножко есть, — согласился Мазин. — Ну и что? Это когда я учился в школе, нам вдалбливали, что жалость унижает человека. С тех пор много воды утекло, некоторые вещи иначе смотрятся. Так что униженным себя не считай. И будь уверен, на обман закона я не пойду. Я только хочу, чтобы были наказаны те, кто действительно виноват.

— Но его-то я столкнул.

— Опять гордишься?

Мальчик вскочил.

— Он заслужил. Он семью нашу разбил. Он, может, быть, даже убил папу! А если не убил, все равно убил, понимаете?

— Понимаю, Толя.

— И я рад, что он умер. Вы бы его за что судили? За какие-то тряпки, обрезки! Подумаешь? Да он и не воровал, он же из сэкономленного. Вам еще адвокаты скажут, что он полезный человек, который не нашел себя, не реализовал своих возможностей. Он бы легким испугом отделался. А мы не обрезки, не хэбэ какие-то. Мы люди, и он нас… И правильно я сделал. Это повезло всем, что такая сволочь сдохла!

Мазин смотрел непроницаемо, не споря и не поддакивая мальчику. Выслушал и повторил, будто и не слышал всех горячих слов:

— Подпиши, Толя.

— Нет, не хочу. Все ловчат, а я не хочу.

— Ловчат не все. Поверь, ты не себя выручаешь, а помогаешь следствию. Пока это запомни, потом поймешь. И точка.

Мазин голоса не повысил. Но Толя послушался наконец, присел и быстро поставил фамилию.

— Дату, пожалуйста… Вот и хорошо.

— Куда мне теперь?

— Не спеши. Еще одна бумага нужна.

— Зачем? Кому?

— Мне. Но теперь ты без подсказок, сам, собрав свою память, опишешь, что с тобой произошло сегодня ночью. Детально! Мелочей тут быть не может. Повторяю — детально. Не спеши, перечеркивай, если ошибешься, но пиши только правду. Кстати, ты мог бы узнать их по голосам?

Снова Анатолий заколебался.

— Вижу, что мог бы, верно?

— Да, одного.

— Почему одного?

— Говорил один.

— Вот как! Любопытно. И говорившего ты бы узнал?

— Да. Голос узнал бы.

— А в лицо?

— Я же не видел…

— Ты его знаешь, Толя, — сказал Мазин буднично.

Анатолий вскинул глаза, встретился взглядом с Мазиным и подтвердил глухо:

— Знаю.

— Сразу узнал?

— Нет. Я не видел его в лицо. Я потом вспомнил, а сначала не мог понять, хотя голос знакомый показался. Я потом, уже утром, тут, на скамейке, вспомнил…

— …что это голос Лукьянова, — закончил за мальчика Мазин.

Думаю, что именно в этот момент Толя убедился окончательно, что Мазин действительно «человек из милиции». Но сам я был поражен, может быть, и больше, чем мальчик.

— Вы… знаете?

— Я-то знаю. А вот он откуда узнал, что Черновола ты столкнул, а не мать?

Анатолий невольно дернул себя за вихор на затылке.

— В самом деле! Откуда? Я и не подумал.

— Ты кому-нибудь рассказывал?

— Никому!