Леонид Словин - Хозяин берега

- Почему?

Она грустно посмотрела на меня.

- Каракурты в Восточнокаспийске не водятся, милый.

- Ты считаешь, что он не мог сам попасть в комнату?

- Ты не представляешь, чего ты сегодня избежал... Я молча смотрел на нее.

- Я знаю моего бывшего супруга. Если я останусь с тобой, он уничтожит нас. Сгноит моего дядю в тюрьме.

- Какой же выход?

- Мне уже дали понять, что именно я должна делать. Утром меня вызывали в облвоенкомат. Для них я специалист по огнестрельным ранениям.

- Что им нужно от тебя?

- Мне предложили работу.

- Не здесь?

- Нет.

- Афганистан? Она помолчала.

- Я дала согласие.

Реальность настигла меня. Мы жили в суровом мире, который нам долго представляли идиллически-безмятежным, лучшим из миров... Жили так долго, что и сами в конце концов чуть не поверили в это.

Наша областная мафия боролась против меня так, словно я был не прокурором, а преступником, объявленным вне закона. Мне готовили нечаянную смерть; ближайший родственник моей подруги, а теперь и она взяты были в качестве заложников. Командно-бюрократический аппарат на всех уровнях всегда точно копировал методы и приемы вышестоящих.

- Когда ты едешь? - спросил я.

- Завтра. Вернее, сегодня. Дневным паромом.

- Ничего не понимаю. Ты шутишь!

- Я не шучу. Умоляю: не приезжай меня провожать. Иначе я не выдержу. Я спешила, чтобы проститься... Я выключил чайник, он так и не успел закипеть. Анна с жалостью взглянула на меня.

- Ляжем под одеяло... - Она потянула меня за руку. - Каракурт больше не приползет. Ничего не страшно, когда под одним одеялом...

В областную больницу, к капитану Мише Русакову, меня не пустили - было еще рано.

Тенистый, с цветами, двор по другую сторону решетки показался мне райским уголком рядом с пыльной, побитой машинами дорогой и хилыми саженцами вдоль тротуара. Я не удивился бы, различив под деревьями гуляющих фламинго или павлинов.

"Недавно еще я мог увидеть здесь Анну..." - подумал я.

Вместо нее я заметил двух девочек-подростков.

- Девочки, - позвал я. - Пожалуйста, узнайте, как здоровье капитана Русакова. Чистая хирургия, вторая палата...

- Миши? - Одна из девочек погремела спичечным коробком. - Он в порядке.

- Точно?

- Мы заходили - ему тоже не спится... А у вас нет сигарет? Не беспокойтесь: мы совершеннолетние. У меня были сомнения на этот счет.

- Не курю.

- А вы захватите, когда еще раз поедете! - предложила вторая подружка. - Мы будем ждать.

Я сел за руль, помахал им, и они тоже подняли худые девчоночьи руки, на треть высовывавшиеся из коротких больничных халатов.

Капитан "Александра Пушкина" поправлялся - это согрело мне душу.

У меня больше не было причин оставаться в Восточнокаспийске. Кто-то верно рассчитал - пока Анна была здесь, я не принял бы новое назначение. Мне нанесли удар со стороны, откуда я меньше всего ожидал.

- Как вы относитесь к проблеме снежного человека? - спросил Гарегин, накладывая мне на лицо теплые ухоженные пальцы.

- Есть что-нибудь новое? - осторожно спросил я. - Мне казалось, что вопрос давно решен.

- Разве вы не читали в "Восточнокаспийском рабочем"? - Гарегин на секунду даже задержал бритву.

"Восточнокаспийский рабочий" в надежде на новых подписчиков то живописал кладбища африканских слонов, то освещал аварию истребителя где-нибудь в Небраске. Теперь вот - снежный человек...

- Видимо, я пропустил.

- Два английских туриста видели его своими глазами, - поведал Согомоныч. - Они стояли совсем близко. Как от этой двери до зеркала... Он был хорошо виден. Волосатый, уши белые. Босиком...

- А почему уши белые? - Я заинтересовался.

- Я думаю, отморозил. Мой дед тоже отморозил уши. И они у него до конца жизни оставались белыми. И не только уши.

Я деликатно промолчал.

Оперативно-следственная группа с того берега начала операцию еще на рассвете. Я в ней не участвовал. Несколько оперативных групп одновременно выехали из Дома рыбака на обыски - к Эдику Агаеву, к Буракову, к Цаххану Алиеву...

- ...Кстати, вас в городе очень хвалят, - Согомоныч сменил тему. - Вы вроде честного комиссара полиции. Смотрели "Признание комиссара полиции прокурору республики"?..

За окном промелькнул автобус-катафалк, на секунду он закрыл запечатленный в масляной краске призыв к расстрелу Умара Кулиева.

Я очнулся, почувствовав мгновенный ожог всего лица. Но прежде чем боль стала нестерпимой, Согомоныч уже приподнял салфетку, охладил и снова набросил мне ее на лицо - еще теплую и влажную.

- У вас сегодня вид прекрасно отдохнувшего человека, - любезно сказал Гарегин, уже не пытаясь представить свой труд как обычный "хэрмет". - Между прочим, меня считают вашим человеком...

- Как ты себя чувствуешь, Гезель? - спросил я, когда она вошла в кабинет.

Что-то подсказало мне, что с ней не все в порядке.

- Доктор говорит, что я должна была уйти в декрет раньше. У меня все как-то быстрее оказалось...

- Дело только в этом? Она вздохнула.

- Не только. Кто-то хулиганит по телефону. Угрожает.

- Ничего не бойся, Гезель. Я скажу - с сегодняшнего дня тебя будут отвозить на машине. Она улыбнулась.

- Мне звонили? - спросил я.

- Из обкома. В четырнадцать собирают административные органы. Вас просили приехать за час. К Митрохину.

- Меня - одного?

- Да.

- Непонятно. Бала звонил?

- С самого утра. Он хотел прийти, но почему-то задерживается. Я даже волнуюсь. Звонила его мама из Баку. Она не может к нему дозвониться: никто не берет трубку.

- Тогда, пожалуйста, найди его.

- Кроме того, вас хотела видеть вдова Ветлугина... - Гезель прислушалась к шагам в коридоре. - Наверное, это она!

Это действительно была Ветлугина. Она явилась по собственной инициативе и выглядела весьма решительно. Я сразу это заметил. Арест Баларгимова изменил ситуацию.

- Мне бы хотелось дополнить показания о гибели мужа...

- сухо сказала она.

Я пригласил ее в кабинет, молча указал на стул.

- Мне рассказала одна женщина, - Ветлугина начала с конца. Мы с ней вместе работаем. А ей говорил сын - он осенью утонул на рыбалке... Моего мужа застрелил Баларги-мов. На берегу, рядом с метеостанцией.

Я боялся ее вспугнуть, но все же спросил:

- За что?

- Не знаю. - Она достала платок, вытерла сухие глаза. - Ждали как раз лодку с рыбой, а Баларгимов ходил с ружьем. Пьяный. Подавал сигналы - в каком месте подплывать к берегу... Тут это и произошло.

- Что потом?

- Там была весельная лодка одного казаха - вечно пьяного. Тоже браконьера...

Я вспомнил громадного лысого азиата - в галифе и телогрейке, угрожающе кренившегося к земле в мой первый приезд на метеостанцию, похмельный памятник, возникавший на площади перед бывшим банком.

"Адыл Абдтоазаков!" Именно он притащил в "козлятник" кричащего, отбивающегося карлика Бокассу, когда тот порезал Мишу Русакова.