Екатерина Лесина - Золотые ласточки Картье

– Оставлю. Только сначала расскажу им о вас. Исполню свой гражданский долг.

Этот вариант Павла, похоже, совершенно не устроил.

– Ладно, – он ковырнул ложечкой мороженое. – Если тебе так хочется поиграть в детектива, то пожалуйста. Только я к этому делу отношения не имею. Анна сама во всем виновата.

Сдержаться было сложно, но Васька сдержался. Удивился только, как она, неглупая девушка, проглядела вот это, гниловатое нутро любовника. Неужели она всерьез его любила? Наверное, иначе не встречалась бы на той квартире. Какая от Павла выгода? Никакой.

– Она однажды заявилась. Жены моей не было. Дочки тоже… Они уехали в санаторий. У Софьюшки легкие слабые, надо регулярно оздоравливаться, – о дочери он говорил с нежностью, и эта нежность, в свою очередь, вызывала у Васьки раздражение. – Мы поговорили. Анна хотела извиниться за маму… старая история…

– Я в курсе.

– Да? Вот и хорошо. Я ей сразу сказал, что идея ее не самая удачная. Моя жена… до сих пор болезненно вспоминает то время… и я попросил Анну больше не появляться.

– А она появилась.

– Верно. Пришла ко мне на следующий день… И еще через день… поймите, она красивая девушка, а я – еще не старый мужчина.

– Не устояли, значит.

– И не пытался. Да, я люблю жену, но у нее не тот темперамент, мне нужно больше… Анна вполне подошла.

– Она вас любила.

– Она говорила, что любит. Но я никогда не давал ей повода думать, что брошу жену. К тому же есть Сонечка. Она бы расстроилась.

– Анна об этом знала? О том, что вы не собираетесь разводиться?

– Понятия не имею, – если до того момента Павел и говорил правду, то сейчас он солгал. И ложь эта была явной.

Не знала. Думала, что еще немного, и обретет свое счастье.

– Что вы делали в тот вечер?

– Что? – Павел вскочил. – Вы подозреваете меня?! Молодой человек, это… это возмутительно.

Вот только возмущение его было наигранным.

– Сядьте, – тихо сказал Васька. – На вас внимание обращают.

Как ни странно, Павел послушался и друзьям своим, которые уставились на Ваську недружелюбно, махнул, что, мол, все в полном порядке. Не в полном.

– Думаете, это я убил Анну… Да зачем мне это?!

– Допустим, – Васька провел пальцем по скатерти. Клетчатой и не слишком чистой. – Допустим, Анна поняла, что вы не собираетесь разводиться. Вы ведь врали ей. Говорили, что жена вас не любит, не понимает. Что брак ваш давно уже превратился в формальность. Что… что вообще говорят в таких случаях? Ах да, что развестись пока вы не можете, поскольку дочь болеет…

У Павла дернулся глаз. Правда, значит.

– Она вам верила. Ведь любила. А когда любишь, то веришь безоглядно… – Васька вытер пальцы салфеткой, но все равно осталось ощущение, что пальцы эти грязные. – Но однажды Анна прозрела. Она ведь не была глупой… Да и пример матери перед глазами… а может, просто любовь прошла? Неважно, главное, что она поняла – вы не разведетесь. И пригрозила навестить вашу супругу.

– Зачем, если любовь прошла?

– Скажем, из мести. Или чтобы открыть ей глаза на то, какая вы сволочь.

Павел хмыкнул, и весьма выразительно.

– А может, и не пошла бы она никуда, но вам пригрозила. Мелкая женская пакость. Но для вас она была не мелкой. Вы не хотели разводиться. И похоже, что к жене своей искренне привязаны. Дочь опять же… Что тогда произошло? Ссора? И вы немного… не рассчитали сил. Убили ее случайно… а потом испугались… милиция… следствие… И в тюрьму опять же не хочется. Вот вы и вынесли тело на пути, благо было недалеко…

– У вас буйная фантазия, молодой человек, – сухо ответил Павел. – Вам бы в писатели пойти. В фантасты.

– Спасибо, воздержусь. К слову, как полагаете, к моей фантазии в милиции отнесутся с пониманием?

– А может, – Павел наклонился, – все было иначе? Вы узнали о нашем с Анечкой романе и взревновали. Убили ее из ревности. И теперь ищете, на кого бы вину повесить? И меня оговариваете…

– Меня уже проверили.

– Проверят еще раз. Уж я позабочусь… Скажу, допустим, что Анечка вас боялась, что вы ей угрожали, что…

– Паша, вы же понимаете, что бы вы ни сказали, это будут проверять… и меня, и вас… и придут опять же к вашей жене… и к вашей дочери… и к соседям, которые могут рассказать много интересного… придут с неудобными вопросами. Если вы не виновны, то вас отпустят, но репутация, ее ведь не восстановишь. А супруга ваша, если и вправду болезненно относится к старой истории, этой измены не простит. Подаст на развод… Вам ведь того не хочется? Поэтому повторю вопрос: что вы делали тем вечером?

На мгновенье показалось: не ответит. Встанет и уйдет. И тогда Ваське придется действительно в милицию обращаться, рассказывать о любовнике. Там не особо обрадуются, дело списали в висяки, появились иные, куда более актуальные, а это…

– Вы упрямы, – с неудовольствием произнес Павел. – В тот день нас вообще в городе не было. Мы в Петербург отправились. Сонечка давно хотела побывать в Эрмитаже… экскурсия трехдневная. И да, накануне я сказал Анне, что не уйду из семьи. И да, мы поссорились, но она не угрожала. Плакала, умоляла. Господи, женщины порой бывают утомительны… Я еще подумал, что от нее будут проблемы. Уезжал с неспокойным сердцем… вдруг бы и вправду заявилась… Но нет, я ее не убивал. И алиби мое, молодой человек, могут подтвердить два десятка человек, с которыми мы вместе прогуливались по Петербургу. Надеюсь, этого достаточно?

– Вполне.

Васька поднялся. Больше в кафе ему было нечего делать.

– И что вам этот разговор дал? – поинтересовался Павел.

– Многое. Минус один.

– Даже так?

– Да.

– Молодой человек, – он и сам встал, оказавшись на полголовы ниже Васьки. – Позвольте дать вам совет. Не лезьте в это дело. Мертвых не вернуть, а живые вряд ли будут вам благодарны за то, что вы суете свой нос в их тайны. В конце концов, это может быть опасно.

Васька кивнул: он и сам все понимал. Но… как иначе.

– И еще. Анна как-то обмолвилась, что едва не совершила ошибку… что кто-то из вашей компании не тот, кем кажется. О ком речь, понятия не имею, но вдруг да поможет. Мне… жаль, что она умерла.

Этому Васька не поверил.

– Хорошо, пусть все так и было, – Софья постаралась говорить спокойно, хотя внутри нее все кипело.

Отец изменял маме? И если верить этому человеку, хмурому, взъерошенному и уставшему от застарелого чувства вины, то изменял нагло и цинично. А ведь она, Софья, прекрасно помнит и ту поездку в санаторий, где было до отвращения тоскливо, потому что санаторий находился в лесу, и, помимо прогулок по этому самому лесу и походов в местный буфет, иных развлечений не было.

Папа приезжал, но редко, и был таким веселым, радостным, а после санатория, кажется, он стал часто задерживаться на работе. Маме это не нравилось. Они ссорились редко, а тут… и даже не ссора, ссор Софья не помнит, но напряженное тяжелое молчание, которое Софья ощущала остро.