Александр Гуров - Исповедь «вора в законе»

Заходим в дом. Здесь нас заждались. Кое-кто был уже навеселе, Сеня с Минькой перекидывались в картишки.

— А вот и виновник торжества с невестой пожаловал! — Шанхай широким жестом руки пригласил нас к столу. — Может, заодно и свадьбу сыграем?

Но Розина мама по-прежнему была непреклонна:

— Ну что ты, Витя, маленькая она еще. Вот через годик — так уж и быть, дам согласие на брак.

Обидно было, но что поделаешь: ослушаться маму Роза не могла — татарские обычаи в их семье соблюдались строго. Целый год ожидания. Дождемся ли? Наша блатная жизнь так переменчива: неизвестно, что будет завтра.

На этот раз первый тост Шанхай предложил за меня, объявив, что с этого самого часа я уже не Малыш, а Валька Лихой. Меня обнимали и целовали, вручали подарки. Их было много. Сам Шанхай подарил мне красивый фужер из хрусталя, наполнив его вином.

— Пусть твоя жизнь будет такой же полной, а ваша с Розой любовь — столь же крепкой и сладостной, как это вино, — сказал он в своем духе: красиво и витиевато. И тут же, с улыбкой взглянув на свою жену, добавил:

— Как у нас с Блюмкой.

Все засмеялись, его тост прошел на ура.

Вторым заходом пили за тех, кто «там». Потом Шанхай попросил принести чистый бокал, налил в него водки и поставил рядом со своим.

— Помянем теперь человека, которого нет, но который всегда будет с нами. Федю Артиста. Душевный он был «босяк», хотя смерть у него дурацкая.

И снова все молча выпили. Многие из нас знали, что Шанхай по-прежнему навещал мать Артиста, помогал ей, чем мог, давал деньги. Такие, как он, свято блюли воровские обычаи.

Шесть с лишним лет прошло с того дня, когда он покончил с собой. Не хотелось бы сравнивать вещи, разные по сути, но раз уж такое сравнение еще тогда пришло мне на ум, приведу его и здесь. Вдумайтесь: со дня окончания войны с фашистами прошло примерно столько же времени, но если об инвалидах, участниках войны, не говоря уже об их семьях, общество постепенно стало забывать (льготы ввели намного позднее), то об Артисте, как и обо всех, кто ушел от нас преждевременно, «братва» всегда помнила. И помогать их родственникам считала своим долгом.

Вечером, отправив Розину маму домой, мы пошли в Люберецкий парк, на танцверанду. Роза учила меня танцевать танго. Время от времени я уступал девушку своему новому другу. Гена оказался партнером куда более искусным.

Вышли на круг и Шанхай с Блюмкой. Но на площадке, как обычно, собралось много молодых воров, а Витю знали чуть ли не все. И как ни серчала его любимая женушка, потанцевать им шпанята не дали — каждому хотелось хотя бы словечком перекинуться со знаменитым вором, а то и получить от него совет.

Танцуя в Розой, я обратил внимание на мужчину лет тридцати двух, сидевшего на скамейке. Он ненавязчиво, но постоянно за нами наблюдал. Его лицо показалось мне знакомым «Что за фрукт нас пасет?» — тихонько спрашиваю у Шанхая. — «Опер» из Люберец. Да ты его должен знать». — «Корчагин, что ли?» — «Он самый. Тот, что когда-то накрыл вас с Розой на «хате».

Когда, вдоволь натанцевавшись, мы присели на лавочку отдышаться, «опер» сразу же подошел к нам.

— Здорово, Малышка, — приветствовал он меня, усаживаясь рядом с нами.

— Чего тебе надо? — резко оборвала его моя подруга.

— А ты помолчи, Роза. У нас мужской разговор будет.

— Откуда ты меня знаешь? — взорвалась девушка.

— Я вас всех знаю, — отпарировал «опер».

И только тогда до нее дошло, что это «контора».

— Давненько из зоны «откинулся»? — спросил он меня.

— Да нет, недавно, — ответил я, нарочито растягивая слова.

— А теперь что — с Татаркой «трудишься»?

— Да нет, я сам по себе.

— Смотрите, чтоб на девяносто третьем автобусе я вас не видел. И вообще, вздумаете «кататься» по Люберцам — пеняйте потом на себя. Всех выловлю.

— Между прочим, могли бы и сегодня пощекотать вам нервы, — продолжал он. — Вы почему-то забыли пригласить нас на день рождения. А зря, с милицией надо жить дружно.

Откуда они могли знать, что мы сегодня гуляем, — подумал я. Впрочем, что удивительного, люди ведь тоже работают, каждый из нас делает свое дело. Но двусмысленные намеки Корчагина пришлись мне не по душе.

— А этот птенец тоже с вами? — спросил «опер», указывая на Гену.

Но тут к нам на подмогу подошел Шанхай.

— Слышь, Корчагин, не порть людям сегодня настроение. Ведь ты и сам знаешь, что в вашем районе мы не «трудимся».

— Пошли, братва, — обратился он к нам.

Мы поднялись со скамейки.

— Ну, что ж, бывайте, — произнес Корчагин снисходительным тоном, как будто, отпуская нас, делал одолжение. — Надеюсь, скоро увидимся.

Мы вышли из парка. Настроение, конечно, было испорчено. День, который я мог считать самым счастливым в своей непутевой воровской жизни, начавшись так радостно, вдруг потускнел. Ну и везет мне — не успел «откинуться», и опять на хвосте уголовный розыск.

Видя, что все приуныли, Шанхай решил поднять настроение:

— Вы что, Корчагина испугались? И зря, без «дела» он ничего не сможет. А мы с вами — тертые калачи, один Лихой чего стоит.

Шанхай улыбнулся, похлопал меня по плечу. На душе стало немного полегче. Хитрый Попик тоже решил нас приободрить.

— Молитесь Богу, братья и сестры, и ни одна корчага вас не достанет, — пошутил он. — Но люди вы все неверующие, а потому, родненькие мои, призываю хотя бы отмыть грехи в купели. Прости меня, Господи, что кощунствую. — Он истово перекрестился. — Махнем-ка завтра в Электропоселок на озеро. Воздух там сосновый, целительный. Ну как, идет?

— А что, неплохая идея, — откликнулась Роза. — Валентин, Гена, — вы согласны?

Предложение Хитрого приняли, хотя и без особого энтузиазма.

Ночевать отправились к Ане. Мы с Розой устроились в садике на стареньком топчане. Ночь была теплая, пахла буйно цветущая сирень. А у меня на душе, несмотря на близость любимой девушки, кошки скребли. Будто чувствовал, что недолго нам с Розой осталось гулять на свободе.

…А может быть, хватит вспоминать о печальном? Так много его осело в моей памяти, что в три-четыре присеста не расскажешь. То, что припомнил я, беседуя с Иваном Александровичем, — лишь малая доля.

Но о чем же еще рассказывать, — светлые, радостные минуты в моей непутевой воровской жизни выдавались так редко, что можно пересчитать их по пальцам. Вокруг нас была другая, нормальная жизнь. Люди учились, работали, воспитывали детей… Но все это проходило мимо меня и таких, как я, связавших свою судьбу с преступным миром. Теперь уже поздно, годы ушли… Но и за то надо быть благодарным судьбе, что нашел в себе силы отречься от позорного прошлого и остаток дней своих проживу в покое.

Сизый и почти полсотни «живописцев» из его преступной группы — «фраера», «мужики», «солдаты» и прочие — скоро предстанут перед судом. Счет награбленному вели они не на десятки — на сотни тысяч, в том числе и на валюту. Иконы, церковная утварь, картины известных мастеров из музеев… Кстати, до разъяснения Ивана Александровича не знал я о том, что иконы и другое церковное имущество являются у нас достоянием государства, как было объявлено декретом еще в двадцатом году. А потому и судить воров будут по статье 89 УК РСФСР — за хищение государственного имущества.