Лори Кинг - Элементарно, Ватсон!

— Да, это не способствует гражданскому умиротворению, — заметил я, но Холмс молчал, погруженный в свои мысли. Через некоторое время он спросил:

— И кто же подозревается в планирующемся убийстве президента Маккинли?

— Боюсь, что мои полномочия в этом вопросе достигли своего предела, — сказал капитан Аллен.

Я испытал такое же разочарование, как и во время моей военной службы, когда врача — офицера! — никто не посвящал ни в текущие боевые действия, ни в предстоящие планы военных операций.

— Если все подробности остаются скрытыми от Холмса, как, по-вашему, он сможет вам помочь?

— Я говорил настолько откровенно, насколько это позволяли отданные мне приказы. Моя миссия заключается в том, чтобы просить вас, джентльмены, прибыть на абсолютно секретную встречу с президентом Соединенных Штатов, который лично расскажет вам все остальное. — Из кармана пиджака Аллен вынул небольших размеров конверт. — Я приобрел два билета на пассажирское судно «Германия» компании «Гамбург Америка». Новый — еще и года нет — четырехтрубный пароход, способный идти со скоростью двадцать два узла. Кстати, он уже успел установить рекорд, когда пересек Атлантику за пять дней.

— Такая скорость действительно впечатляет, — сказал я.

Холмс закурил свою трубку, пыхнув ею пару раз и выпустив колечки голубоватого дыма.

— И все же почему президент Соединенных Штатов подумал обо мне? Ведь к его услугам лучшие профессионалы Америки?

— Президент Маккинли страстный читатель. Я полагаю, он узнал о ваших способностях и достижениях из журнала «Стрэнд».

Признаюсь, когда Аллен произнес эти слова, я почувствовал, что уши у меня буквально загорелись, а воротник впился в шею. Тщеславие — могучий наркотик, способный усилить и кровообращение, и сердцебиение до опасных пределов.

— Я могу отвечать за себя, — сказал Холмс, — потому что отвечаю только перед собой. И конечно же, я с удовольствием встречусь с президентом. Когда «Германия» снимается с якоря?

— Завтра, во время прилива, в девятнадцать ноль-ноль.

Холмс повернулся ко мне:

— Ну а вы, Ватсон?

Уже не впервые мне показалось, что я различаю в голосе Холмса нотки легкого недовольства моими отношениями с очаровательным созданием, с той, которая в течение года должна была стать моей второй женой. И сейчас Холмс поддразнивал меня, намекая, что себе я уже не принадлежу и, стало быть, все мои приключения остались в прошлом.

Я не клюнул на эту подначку и, пытаясь спасти лицо, ответил не самым умным образом:

— Я должен поговорить с милым моему сердцу другом, Холмс, прежде чем ответить на ваш вопрос, однако почти уверен, что отправлюсь завтра с вами.

Аллен улыбнулся и кивнул:

— Благодарю, джентльмены. Билеты я оставляю у вас. И позвольте еще раз напомнить о неприятной стороне проблемы: строжайшей секретности. Молю вас об абсолютном молчании касательно цели путешествия.

— Безусловно, — согласился я, поскольку просьба была адресована, несомненно, мне. Холмса, как известно, было невозможно убедить раскрыть тайну, если только он сам не желал этого. Мне же, в отличие от него, предстояло ехать на улицу Королевы Анны, чтобы серьезно поговорить с прекрасной и любящей женщиной и убедить ее дать согласие на мое путешествие через океан — при этом ни словом не заикнувшись о цели такого вояжа.

Что было сказано во время этого долгого ночного разговора, какими наградами и посулами соблазняли меня нарушить обет молчания — я предоставляю воображению и опыту читателя. Но на следующий вечер, в девятнадцать ноль-ноль, я прибыл на Лондонскую пристань с упакованным для путешествия дорожным сундуком. Холмс при моем появлении просто поднял глаза и спокойно произнес:

— А, Ватсон. Точен, как всегда.

Мы отчалили на пике прилива. Пароход «Германия» являлся чудом современной инженерной мысли — и символом неудержимого напора нового века. Стук могучих машин, располагавшихся под палубами в кормовой части судна, ощущался не только слухом, но и всем телом, несмотря на то что от носовой части до машинного отделения было более шестисот футов. И стук, и вибрация не прекращались ни на минуту. Во время нескольких армейских командировок в Индию я привык к долгому плаванию под парусами, но старые грациозные парусники, движимые лишь мягкою рукою ветра, где единственным звуком, что ты слышишь, было поскрипывание бортовых реек и оснастки, уходят, увы, один за другим… Даже на шхуне «Оронтес», доставившей меня в Портсмут после демобилизации, наряду с тремя мачтами была еще и паровая машина, пыхтевшая под палубой. Нет сомнений, что когда-нибудь путешествие под парусом станет привилегией праздных богатеев — тех, кому совершенно некуда торопиться.

Наш огромный лайнер шел под всеми парами, невзирая на капризы погоды. Мы с Холмсом гуляли по палубе и строили догадки об истинной цели таинственного приглашения. Точнее, догадки строил я. Холмс же погрузился в молчание, способное вывести из себя любого; впрочем, приступая к новому делу, он всегда полностью уходил в себя. Это было что-то среднее между молчаливой сосредоточенностью боксера перед боем — а бокс не из последних талантов Холмса — и раздумьями ученого о природе какого-либо таинственного феномена. Еще до того как наш пароход начал входить в гавань Нью-Йорка, я уже был благодарен его бездушной механической прыти, которой вскоре надлежало избавить меня от необходимости постоянно находиться рядом с человеком, который и не говорит, и не слушает.

День клонился к вечеру, когда команда набросила концы и носовой, и бортовой частей судна на причальные кнехты, а стюарды вынесли наши дорожные сундуки из каюты. Мы стояли на главной палубе, готовясь ступить на землю Нового Света, как только будет спущен трап. Капитан Аллен присоединился к нам, и вскоре мы отправились в закрытом кебе к другому причалу.

— Доводилось ли вам прежде бывать в Соединенных Штатах? — спросил Аллен.

— Мне — да, — ответил Холмс. — В 1879 году я находился здесь с Шекспировской труппой. Тогда я играл Гамлета. Надеюсь, в этот раз мне достанется менее трагическая роль.

Когда мы подъехали к новой пристани, то увидели, что все моряки одеты в военную флотскую форму. Они быстро погрузили наши сундучки на судно гораздо меньших размеров, чем «Германия» — на катер береговой охраны футов пятидесяти в длину, — но при этом оснащенный паровым двигателем. Как только мы ступили на борт, катер сразу отчалил, пересекая гавань и направляясь прямиком на север. Воздух был горячим и влажным, и я радовался тому, что наше суденышко шло с очень приличной скоростью. От одного из членов команды я узнал, что основная задача катера — догонять и останавливать суда контрабандистов и прочих нарушителей, поэтому скорость должна быть — и была — весьма внушительной. Довольно быстро мы прошли заполненную судами гавань и двинулись вверх по величественной реке Гудзон.