Дарья Дезомбре - Портрет мертвой натурщицы

Сидящая напротив него девица Нина, соседка Натальи — девушки, что была предположительно похищена за свое роковое сходство с одалиской — строила ему глазки, абсолютно не смущаясь темой визита. «Ну и что, что соседка-подружка пропала… Все мы под Богом ходим», — читалось в шальных глазах чуть навыкате. А вот такие бравые мужчины в ее жизни попадались нечасто, и Нина отвечала на вопросы Андрея, а сама думала — как бы незаметно улизнуть в ванную и там по-быстрому подкрасить ресницы и губы? И, если успеет, может быть, еще и переодеться: ну, хотя бы скинуть этот застиранный халат и надеть коротенький шелковый. А вдруг?

— Нина Сергеевна? — вернул ее на землю бравый мужчина.

— Ой, — очнулась она от планов по его совращению. — Да я вас умоляю! Да если б было что, да я разве б не знала? — Нина улыбнулась, показав неровные мелкие зубы. — Да у нас тут стены знаете какие? Пукнете — в соседнем подъезде услышат! Не было у нее тайного воздыхателя. Точно вам говорю.

— А может, знакомые какие в мире искусства? — настаивал Андрей, уже порядком раздраженный собственным внезапным успехом. Она хоть задумывается чуть-чуть над его вопросами, дуреха?

— В мире чего? — вытаращила глаза соседка. — Да ну вы что! Художник Шишкин, «Мишки на Севере», те, что на коробке конфет — вот и все ее знакомые.

Андрей улыбнулся:

— Кстати, о художниках. Может быть, кто-нибудь в ее окружении?..

— Да какие художники?! Я ж вам говорю… — и вдруг она замолчала, прижав ручки с перламутровыми ногтями к округлившемуся буквой «о» рту. — Ой, бли-и-ин!

Андрей встрепенулся:

— Вы что-то вспомнили?

Девушка, сглотнув, подняла на него посерьезневшие глаза:

— Был же один. Она мне как раз позвонила вечером, рассказывала! Пристал на улице, сказал, что художник. Нарисовать, мол, тебя хочу. Телефончик просил, то, се. Ну, это как обычно. И на следующий день она… Ой, господи, ужас-то какой!

— Вспомните, пожалуйста, дословно, что она вам рассказала?

Соседка пожала плечами:

— Да и вспоминать нечего. Сказала только — шикарный мужик.

— Шикарный? — нахмурился Андрей.

— Шикарный. Ну, типа прикинут дорого и видно вообще, что не убогий.

— Имя? — взял ее за руку Андрей, но Нине было уже не до кокетства. — Может, какие-нибудь особые приметы?

Девушка мелко наморщила небольшой лобик:

— Нет. Ничего такого…

— Честно говоря, я даже занервничал, когда получил звонок из вашего ведомства… Но проверил, вроде все на месте. — Коллекционер Борис Сорокин, мужчина лет сорока с лицом избалованного херувима, взмахнул полной холеной ручкой с бесцветным маникюром, чтобы обозначить все находящееся в квартире.

Маша обвела взглядом гостиную, куда ее проводила открывшая дверь домработница — в темном платьице, белом переднике и наколке, как полагается.

Все здесь было выдержано в стиле ампир: кресла темного дерева с подлокотниками в виде лебедей, светильники — в виде греческих богинь, тоже — с крылами. Оттоманка, зеркало, часы с Амуром… Золоченая бронза, мраморные столешницы… И тяжелые, золоченые же рамы для огромных полотен на античные сюжеты.

На почетном месте висела картина Энгра: судя по классическим тогам и бороде главного персонажа, вьющейся кольцами, — что-то мифологическое. Сорокин смотрел на Машу круглыми, будто фарфоровыми, голубыми глазами, явно довольный впечатлением, которое произвел его салон на неотесанную оперативницу.

— Извините, — начала Маша, — что заставила вас волноваться. Мы и не предполагаем кражу. Я хотела с вами проконсультироваться, скорее как с единственным в нашей стране обладателем картины кисти Доминика Энгра. Вот, взгляните.

И она выложила на инкрустированный низкий столик наброски. Сорокин надел модные, почти невесомые очки в титановой оправе, вдумчиво просмотрел рисунки.

— Я бы, конечно, опознал подделку, — наконец откинулся он в кресле. — Кроме того, я никогда не покупаю работ без предварительной экспертизы. Ну, об этом все знают, — он самодовольно повел полными плечами. — Но не буду спорить… Чувствуется рука мастера.

Маша кивнула:

— Эти рисунки мне прислали из музея Энгра в Монтобане. У нас есть подозрение, что художник, автор работ — русский.

Сорокин снял и спрятал очки в карманчик синего, выгодно смотрящегося на фоне ампирной позолоты, жаккардового жилета:

— Даже не знаю, что сказать… Мне поддельного Энгра никто не предлагал, да и вообще, — он поджал толстые яркие губы, — копировать «классику», тем более неоклассицистов, с их вниманием к нюансам… Знаете, ведь Энгра именно за это и ценили. Как он выписывал мех, шелк, бархат… Блеск драгоценностей, детали интерьера… Даже если кому-нибудь такое и доступно в плане техники… То все равно — это очень трудоемко, понимаете?

Он встал и подвел Машу к картине: видно было, что он не мог налюбоваться на своего «домашнего» Энгра.

— Сейчас ведь кого больше всего копируют? Модернистов. Работы — кот наплакал, а какой-нибудь натюрморт Пикассо стоит много дороже того же Энгра. Да и написал тот побольше, чем Энгр, чьи картины — наперечет. А те проще выдать за подлинник.

В салон вошла горничная с подносом, на котором стояли две чашки тончайшего костяного фарфора и чайник с серебряным ситечком. Сорокин сел и, не задавая вопросов, налил чаю: сначала себе, любимому, потом — Маше. Помешал в задумчивости несуществующий сахар витиеватой ложечкой.

— Или вот еще — передвижников малюют для наших нуворишей. Ну и Маковский и Айвазовский опять же востребованы на Русских Торгах в Лондоне и Париже. А для Энгра… Для него надо быть истинным ценителем, понимаете? — И он дернул ногой в кожаной щегольской тапке. Маша кивнула, глотнула обжигающего чаю, ужасно боясь, что тончайшая чашка выпадет из рук прямо на персидский шелковый ковер — ручная работа, идеальная сохранность. Проследив за ее взглядом, Сорокин спросил вкрадчиво, явно заранее уверенный в ответе:

— А вам нравится эта эпоха?

Маша взглянула на маленькое круглое личико с непропорционально крупным ртом.

— Нет, — просто сказала она. — Ампир, тем более французский, никогда меня не привлекал. — И смущенно добавила: — Очень много золоченого, на мой взгляд.

Сорокин высокомерно поднял бровь в тщетной попытке скрыть удивление: надо же, эта пигалица, одетая, как монашка, во все черное, еще смеет критиковать его вкус! Маша почувствовала зарождающуюся неприязнь, поспешила встать и пожала пухлую ручку.

— Большое вам спасибо! — Голос Маши был сугубо официальным. — Вы очень помогли следствию.

И даже не соврала.

«Дело не в том, — подумала Маша, когда за ней закрылась тяжелая лаковая дверь, — чтобы просто сделать фальшивку. Что-то тут не сходится, как ни крути».