Дарья Дезомбре - Портрет мертвой натурщицы

Маша покачала головой:

— Я не совсем…

Но старик, хоть и без голоса, уже сел на своего конька:

— У нас тут и оборудования подходящего не найдется. Конечно, всегда можно взглянуть невооруженным взглядом, глаз-то у меня обученный, но — с одной стороны катаракта назревает, с другой — минус три. А у меня тут только бинокулярный микроскоп, впрочем, мой любимый. Никогда не приходилось заглядывать?

Маша улыбнулась — любимый микроскоп?

— Только на уроках биологии, — сказала она.

— Ха! Микроорганизмы? Скукота! Сейчас, подождите-ка! — И Алуев жестом фокусника сдернул белую простынку с микроскопа, стоявшего на окне. Кряхтя, перенес агрегат на стол. Открыл шкаф и вынул небольшой холст — сантиметров двадцать на пятнадцать.

Маша пригляделась к картине: сумерки, какой-то порт. Старик подложил холст под микроскоп и приглашающим жестом предложил ей взглянуть.

Маша склонилась над окуляром.

— Что видите? — нетерпеливо зашептал рядом Алуев.

— Похоже на равнины и на взгорья. Или на море, — медленно, завороженно сказала Маша.

— Волны — это лессировочные мазки, увеличенные в пятьдесят раз, — удовлетворенно шепнул Алуев. — Слои краски, где больше лака, чем пигмента.

Маша с трудом оторвалась от микроскопа.

— Спасибо. Это…

— Завораживающе, правда? — Алуев был доволен эффектом. — Можно заглянуть, так сказать, внутрь картины. Увидеть реставрацию, оценить дефекты. А трещины вы заметили — как каньоны, заполненные пылью? По этой пыли мы определяем, подлинные ли перед нами работы.

— По пыли? — нахмурилась Маша.

— По тому, сколько ее в трещине скорее… — прошептал Алуев. — Видите ли, кракелюры — те трещинки на живописном слое, что так умиляют профанов, когда они хотят купить картину «постарее», легко создаются искусственным путем. Достаточно нагреть и резко охладить свой шедевр. Хотя и тут есть тонкости…

— Максимилиан Всеволодович… — начала Маша.

— А вот поляризационного микроскопа я не держу, — перебил ее старик. — Увеличение огромное, и красиво, не спорю. Знаете, как выглядит кусочек картины, увеличенный в 600 раз?

— Нет, — Маша с улыбкой склонила голову к плечу. Похоже, на сегодня ей лекция обеспечена.

Алуев закатил выцветшие глаза:

— Как россыпь драгоценных камней. Каждый пигмент дает свой цвет. Ну, и еще есть всякого рода излучения — рентген, ультрафиолет, ультракрасные лучи… — Он приятельски подмигнул Маше птичьим глазом в морщинистых веках: она явно ему понравилась.

— Наши бледные московские красавицы пользуют ультрафиолет для загара в солярии, а эксперты определяют с его помощью более свежий лак при массивной реставрации или смене подписи. Или возьмите рентген. Я просвечиваю им свое бренное тело, чтобы увидеть, как поживает мой артрит, а просветив картину, вы можете увидеть белила и определить, из чего их сделали.

— И что не так с белилами?

— Все так. Только основа у них разная. В основном — свинец. Но в XIX веке стали применять цинк, а в XX — титан.

— Хорошо, — Маша и не заметила, как сложила руки в типичной позе отличницы за партой. — Это, возможно, поможет вам определить временной промежуток, но не художника.

— Верно! — кивнул Алуев. — Но белилами рисовали подмалевок — и для визуального эффекта, и для экономии более дорогих красок. А подмалевок — это как почерк художника, иногда еще более явный, чем подпись. Подделать его, в отличие от подписи, много сложнее. — И он победительно взглянул на Машу. — У нас даже уже имеются, как, например, истории болезней в поликлиниках — базы рентгенограмм картин великих мастеров. Правда, попадают они в руки не только экспертам, м-да.

— А что с инфракрасными лучами? — не удержалась Маша.

— О! Совсем другой спектр! Очень любопытный. Знаете, можно детективы писать! Под инфракрасными лучами проявляется ранний, нижележащий рисунок. Он часто сделан карандашом или черной краской и выдает изначальные намерения художника. Так, к примеру, под портретом старика с бородой Рембрандта обнаружили его автопортрет. Или вот знаменитые «Менины» Веласкеса — там в изначальном рисунке и последующей смене его — политическая интрига мадридского двора! Или еще история с загадочной девушкой Ватто…

— Максимилиан Всеволодович, — Маша бросила взгляд на часы и ужаснулась: — простите меня, но…

Алуев замахал руками:

— Да, конечно, про Ватто расскажу в следующий раз!

Маша виновато на него посмотрела:

— Мне это очень интересно, но дело у меня к вам крайне важное. И оно заключается не столько в экспертизе, точнее — в экспертизе в иную сторону. Мы знаем, что рисунки — подделка. И нам необходимо определить имитатора, Копииста…

Алуев кивнул и протянул руку к большому конверту, который Маша вытащила из сумки. Он посмотрел дату на конверте — сегодняшнее число. И место отправки — Монтебан, и еще одна печать, переправленной уже из столицы дипломатической почты — Париж. Хмыкнул.

— Утренняя диппочта? — прошелестел он. Маша кивнула. Алуев достал рисунки и ловким, совсем не старческим жестом вынул из ящика вполне современную лупу.

Тут микроскоп не нужен! — сказал он и склонился над эскизами.

Затем по-юношески резво развернулся на стуле и рассмотрел набросок на свет. Покивал, пощелкал одобрительно языком и вновь с довольной улыбкой повернулся к Маше.

— И что, — протянул он ей обратно рисунки, — так французы и не поняли, что ́ у них хранится вместо их обожаемого Энгра?

Маша без слов помотала головой.

— Ну-ну, молодец какой этот ваш Копиист! — шепоточком бодро сказал Алуев.

Маша вежливо улыбнулась:

— Этот «молодец» убил трех женщин и может убить еще троих. А мы пока не в силах найти никого, кто смог бы опознать его руку.

Алуев посерьезнел, побарабанил сухими пальцами по массивной столешнице:

— А вы не пробовали, милая, зайти поспрашивать в Академию художеств?

И на вопросительный взгляд Маши пожал плечами:

— Ну ведь кто-то должен был научить вашего героя такой виртуозной технике? Поверьте мне, не так много в нашей стране заведений, способных выпестовать подобный талант…

И они одновременно нахмурились. Маша сказала себе, что она — идиотка, раз не подумала об этом раньше. А Алуев озвучил свою мысль, уже прощаясь с ней у двери лавки:

— Мда, не был бы он так запачкан, я попросил бы вас меня с ним свести, когда поймаете.

И добавил расстроенно:

— Такая сангинная техника! И мы о нем ничего не знаем! Фантастика!

Андрей всегда видел, когда производит впечатление. И обычно это льстило самолюбию и улучшало настроение. Но иногда собственный шарм оказывался совсем некстати. Вот как сейчас. Или тогда, год назад. И он отогнал от себя мысли о Свете.