Ира Зима - Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая

Утро вместо сигнала гонга размножилось автобусными гудками, в лагерь еще с зарей приехали все команды, участвовавшие в фестивальном марафоне; и все команды, кроме двух последних соперников, участвуют в показательной программе, которая начнется уже в четыре часа после пополудни, и только поздним вечером назначена последняя игра. Даже петухи еще не продрали горло, а весь отряд стоит на центральной аллее и встречает автобусы — нам сегодня и размещать, и развлекать гостей весь день. Раньше вся эта процедура была проще, наша команда еще ни разу не выходила в «финал», а тут и беготня на нас, так еще и финальную игру отыграть надо качественно и на высоте. И как все это выйдет? И уж тем более мне верится с трудом, все кажется таким нереальным в свете нового дня, потяну ли я лихо намеченную на сегодня персональную программу. Но я намерена продавить болевую точку до конца, выжечь ее с корнем, если честно, совершенно не знаю, чем все закончится. И какие бы сомнения ни посещали меня, как бы в конце дня я ни умоталась, не смогу отложить задуманное, словно время пришло и уже ничего не изменить. Просто нужно очень четко отыграть свою роль, и даже в отключке пойду и сделаю все, вся история должна завершиться сегодня, я готова. Припасла необходимое заранее, со скальпелем вообще не расстаюсь, без него мне спокойно не живется; только скальпель позволяет, если чувствую его в заднем кармане в мягком чехле, иметь мужество постоянно натыкаться на присутствие маньяка; из нового — сонник-галлюциноген в ампулах, пару флаконов на всякий случай, рыжий парик и Аленино платье. Еще мне пригодились бы навыки артистки, пора талантливо раскрутить Валевского-старшего и вытащить из него все, что вылезет — маньяк, убийца Алены или похотливый самец. Признаться, все варианты развития событий для меня опасны, и какой страшит больше? Наверно последний.

Сегодня весь день во всех лагерях особая обстановка и никаких режимных мероприятий, встретили гостей. Женька развел их по корпусам «спортивного», а я сопроводила организаторов размещать костюмы и декорации по гримеркам, которые успели отстроить для каждой команды за восточными трибунами стадиона. Меня порадовало, что никакой бравады и резких победных выкриков от наших соперников не исходило, скорее это было состояние чего-то грандиозного и необыкновенного, как вдруг реализованное чудо из детства, зато ребята обсуждали планы на будущее, сможем ли мы снова встретиться. Все хотели увидеться еще как-нибудь, всем ломко-муторно внутри, что мы не будем вот так каждый год встречаться и играть в КВН, это не просто выход из зоны комфорта, это полная утрата всего, что было важно, и многие не готовы к таким безапелляционным переменам.

Мир пугает своей оголтелостью, равнодушием и постоянно доказывает, как, в сущности, никому нет ни до кого дела — кто пропадет, кто останется, и за что одним одно, обездоленное, а другим все. Вышел наружу мира как в пустыню из утробы и стоишь на «семи ветрах»: сколько бы ни готовился, все равно не готов, так и не понимаешь этот мир. Страх, что мир тебя уничтожит, стоит в горле вместе с песком и предчувствием крови, либо он тебя, либо ты его, и уже не замечаешь, как идешь по судьбам, по живым, выживая, и удивляешься — а откуда трупы? Неужели я это сотворил из-за слабости, нечуткости, глухоты, отсутствия нутра, настроенного на мир? И стоит ребром вопрос: «почему?» И врезается вопрос в следующее поколение уже не ребром, а серпом, и косит без разбора невинных… Убийцы рождаются в трусости, убийства рождают черные дыры пространства, черные дыры скручивают время и жизнь обратно, вспять, и нет уже никого. Трус не выживет, останется только тот, кто легче времени, чей духовный звук по частотности поднялся к богу. И даже эти духовные переселенцы не будут праздновать победу, когда черная дыра сожрет мир, они остались без дома, их дом разрушен, и где их место, если дома нет, и где взять силы начать все снова после такого смертоносного эха? И сколько среди нас таких высокородных, добравшихся в своем духе до небес. Кто знает таких, может, их и нет? Может, такие и не народились вовсе или не выжили, впали червоточиной в вечную кому от невыносимости зла творимого человеком.

Но мир сотворен из меня, из моей плоти и крови, из плоти каждого, неважно, на какой стороне мира он находится, хоть среди мертвых, хоть среди живых, каждый вошел в этот мир миллионы раз, вышел и оставил свой прах, и крест, и долг, и величайшее благословление, и надежду, что в этот раз получится все. Но память сердца не прорывается из-за завесы, и преступления против себя самого становятся все горше, и уже некому возвращаться, а возможно и некуда, и войны для этого уже не нужны, достаточно нарушить последнее равновесие духа, нарушив все человеческие законы. Если людской род так и не смог стать «человеком» в своем общем массовом значении, то значит «человек» так и не был сотворен, значит в теле человечества властвует не высшее сознание, а пустое мертвое зерно. И тогда не столь важно наверно, что случится после — мир останется и начнется все заново, или дух обнулит себя до периода начала, до «большого взрыва». Кто с нами? Кто против нас? Какая разница, либо мы вместе и одно, все за каждого и каждый за всех, либо нет никого.

Кто что оставил здесь после себя, тот то и получил, и все настолько тонко и многочастотно, что юродивый мелкий ум и не должен сметь к тому прикасаться, потому что незыблемо и вдохновенно в мире все. И каждый из нас — причинная ценность, мир для нас и ради всех нас, ради каждого, и рождаясь снова я говорю миру: «Это я, я пришла быть тобой, я твое тело, твой ум и твое эго, я знаю тебя, я это ты, и я отдам тебе все, мы — целое, одно и вечность наш дом». Возможно ли тогда разочароваться в этом мире? Только дела наши искажают и губят его…

Все это записано в нас и мы не хотим терять тех, кто соткан из тех же родственных мыслей и чувств, что так укрепляют веру в мир и в нас в нем, кто так неравнодушен к лучшему, к бесценному, мне кажется, что со всеми ребятами мы знакомы не несколько лет, а знались и столетия назад. И вот время общности, утробности ушло и нам пора разлетаться, отдавать все, что имеем, надо суметь не пропасть раньше срока, сохраниться своим целым нутром. А я уже пропала, меня уже нет, меня выкосило уже тут, в самом начале, словно нет завтра, словно завтра у меня нет, и все очень конкретно. Завтра «вторник» и я пропущу его и никогда не смогу восполнить, буквально — «вторника нет», вот такая информация потусторонне заселилась в меня. Ну и ладно, нет и нет, но адресами я со всеми ребятами обменялась, и радостно делилась планами, и верила, что все будет, пусть и не в этой жизни, и мандраж ожидания сошел с сердца как наледь, потом мы все вместе пошли завтракать.