Елена Арсеньева - Ключ к сердцу императрицы

Повернулся к Кеше:

— Тебя тоже следовало бы взять под стражу, да ладно. Жюли, переведите этому мужику, что он будет помогать вон той толстухе готовить свадебный пир. Мне очень любопытно посмотреть свадебный славянский обряд. Кроме того, моих людей нужно устроить на ночлег, накормить. Понятно?

Лидия, сбиваясь, перевела. У нее тряслись губы. Кеша смотрел на нее с такой жалостью и кивал, кивал, как будто его послушание могло ее утешить!

Потом Кеша подошел к Ирине и поднял ее на руки. Вынес из комнаты. За ними, тяжело всхлипывая, потянулась Фоминична.

— Можете позаботиться о вашей пациентке, — сказал Марше Сташевскому. — А вы, Жюли… Вы будете сегодня моей дамой за столом, понятно? И не вздумайте снова улизнуть от меня! Не то… — Он шутливо погрозил ей саблей. — Ваше послушание послужит залогом безопасности всего вашего бестолкового семейства.

— Разрешите войти, мой лейтенант? — заглянул в дверь сержант. — Я нашел для вас прекрасную комнату. Кажется, раньше это был кабинет. Там есть письменный стол, много шкафов с книгами — все, как вы любите!

— А кровать? — живо заинтересовался Марше. — Там есть большая, удобная кровать? Если нет — принесите из какой-нибудь другой комнаты.

— Будет исполнено! — ухмыляясь во весь рот, ответил сержант и исчез.

— Пойду посмотрю, что там для меня нашли, — с преувеличенной озабоченностью сказал Марше. — Люблю спать в роскошной постели, особенно если знаю, что буду спать не один!

Он вышел, не взглянув на Лидию.

Интересная фраза прозвучала последней, подумала она… Что, лейтенант кого-то из девок к себе потребует, как султан — наложницу? Или…

Ладно, сейчас не до постельных намерений Жозефа Марше! Есть заботы поважней!

Она резко повернулась к Сташевскому:

— Вы должны сказать ему… Вы должны сказать, что в вашем похищении участвовала я!

— Он вас убьет! — ужаснулся Сташевский.

— Да гораздо страшней, если он обвенчает Ирину с Алексеем, а потом расстреляет его! — уже не в силах сдерживаться, вскричала Лидия.

Сташевский остро взглянул на нее:

— Что именно из этих двух событий кажется вам наиболее ужасным?

Лидия только вскинула на него глаза, и он с болью покачал головой:

— Понимаю… Но Марше мне все равно не поверит.

— Вы просто не хотите помочь, — с трудом произнесла Лидия. Губы и гортань словно бы судорогой свело. — Вы влюблены в Ирину, вы знаете, что Алексей стоит поперек вашей дороги… Вы только рады возможности избавиться от него — чужими руками.

— Да вы с ума сошли! — прошипел Сташевский. — Где вы жили, среди какого отребья росли, что способны возвести такое на человека, мужчину, шляхтича?! Да я лучше застрелюсь, чем… чем позволю себе даже помыслить о чем-то подобном! Даже ради Ирины Михайловны!

И он принялся лапать пояс, разыскивая кобуру, которая вместе с пистолетом валялась сейчас где-то в доме. Лицо у него, впрочем, было не злое, а несчастное… такое несчастное, что Лидия опустила голову, вдруг отчаянно себя устыдившись.

— Извините, Адам… — пробормотала она, с трудом удерживая слезы. — Я этого не думаю, честное слово. Я говорила нарочно, потому что… я хотела, чтобы вы разозлились и выдали меня Марше. Но и в это я тоже не верила, не верила, что вы способны на подлость. Но если бы вы знали, до чего я сейчас несчастна! Если бы вы только знали!

— Матка Боска, — пробормотал Сташевский, — да неужели вы его так любите, этого храброго и такого безрассудного мальчика? Ох, поверьте, я кое-что понимаю в людях… Марше подошел бы вам куда больше! Простите меня, простите! Я понимаю, над сердцем мы не властны. И даже вы, с вашей внутренней силой, даже вы, с вашей поразительной страстью к l’aventures, с вашей способностью управлять событиями, — даже вы не способны властвовать своим сердцем и своими страстями. Как зла, как безрассудна наша любовь. Она убивает нас иногда…

— О, как убийственно мы любим… — с болью выдохнула Лидия.

— Да. Удивительные слова. Кому они принадлежат?

— Это неважно.

— В самом деле, неважно.

Сташевский взял ее руку и поднес к губам.

«Никогда у меня не было такого друга, — подумала Лидия, смаргивая слезы. — Может быть, и не будет никогда!»

— Послушайте, Адам, — молвила она неожиданно для самой себя. — Вы просто должны знать… Что бы ни случилось сегодня, Ирина все равно станет вашей женой. Но не раньше, чем через два года. Не могу сказать точнее… однако в тысяча восемьсот четырнадцатом году она еще будет носить фамилию Рощина. Потом у нее будет двойная фамилия. Рощина-Сташевская.

— Значит, он всегда будет стоять между нами, — тихо сказал доктор.

— Я не знаю, станет ее мужем Алексей или его брат Василий, — покачала головой Лидия, цепляясь за последнюю надежду. — Может быть, нам удастся убедить Марше…

Дверь распахнулась.

— Интересно в чем? — спросил с улыбкой Марше. — Хотя вы очень хорошо умеете убеждать, Жюли. Я слышал каждое слово и теперь вижу, что бедный, легковерный доктор почти поверил вашим пророчествам. А ведь вы играете им! Вы готовы на все, чтобы он так или иначе помог вам спасти своего соперника. Но я не столь легковерен…

— Отпустите Алексея! — вскричала Лидия, теряя голову от страха. — Не убивайте его, умоляю! Я сделаю все, что вы захотите!

— Неужели все? — Марше смотрел с забавным, почти детским выражением. Чего больше на его лице: насмешки или надежды? — Ну что ж, попробуем поверить… и проверить. Скажем, для начала… предскажите-ка мне будущее!

— Ваше будущее?..

— Да, мое, — кивнул Марше. — Могу, впрочем, и сам предречь, что сейчас вы воспользуетесь случаем напророчить мне геенну огненную!

Лидия посмотрела в его зеленые, беспутные, шальные глаза.

«Ну, погоди, галльский петух! Ты у меня сейчас получишь — и мне наплевать, что со мной потом будет!»

— Да уж скорее вас ждет ледяная купель, — медленно проговорила она.

— Это в каком же смысле?

— В самом буквальном. В Белоруссии есть такая река — Березина… И вот двадцать шестого или двадцать седьмого ноября сего года… А впрочем нет, я начну издалека. Седьмого октября ваша великая армия выкатится из сожженной, обезлюдевшей Москвы, проклиная тот день и час, когда она туда вошла. Вы побредете по Смоленской дороге, голодные и оборванные. Рано ляжет снег, рано ударят морозы. Трупами будут устланы обочины дорог, окоченелые руки и ноги французских солдат будут торчать из сугробов. Вас будут убивать партизаны, крестьяне, ополченцы, регулярная армия. Но генерал Мороз и маршал Голод будут действовать куда решительней. Благодаря вам русский язык обогатится новой поговоркой: «Голодный француз и вороне рад!» Кроме того, в русском языке появится слово «шаромыжник» — бродяга, проходимец, потому что оголодавшие французы будут клянчить что ни попадя, приговаривая: «cher ami», дорогой друг. Словом «шваль» станут обозначать все самое непотребное, отбросы всякие, но оно появится после того, как русские достаточно наслушаются слова «chevalier» — всадник, рыцарь… Ваше войско будет на последнем издыхании, когда подойдет к Березине. Вас останется уже не слишком много… примерно восемьдесят тысяч. А к границам России в начале войны подступило сколько? Четыреста пятьдесят тысяч, верно?