Елена Арсеньева - Ключ к сердцу императрицы

— Как ваше имя, пан Сташевский? — вдруг спросила Лидия.

— Адам-Людвиг. А что?

— Да нет, ничего.

«Венчается раба Божия Ирина рабу Божьему Адаму-Людвигу…»

Дичь какая! Наверное, он католик. Им придется венчаться в двух церквах поочередно, а то и вовсе религию менять — либо Сташевскому, либо Ирине…

Ладно, не о том сейчас забота! Сейчас главное — уговорить Алексея уйти из Затеряева. Где угодно скрыться! Беда приближалась, Лидия чувствовала это всем существом своим!

«Дай Бог, чтобы предчувствия меня обманули, — суеверно подумала она. — Дай Бог!»

Однако Лидия не успела сделать и нескольких шагов по коридору, как вдруг со двора донесся топот множества копыт, выстрел, а потом истошный вопль:

— Французы! Французы пришли!

Итак, предчувствия все же не обманули ее. Беда не приближалась — она уже нагрянула!

Лидия сбежала по лестнице в нижнюю залу. Девки с визгом метались по дому, забивались по углам, как вспугнутые куры.

— Сначала обыщите дом! — доносился со двора властный голос. — Если есть мужчины, арестовать! Женщин не трогать! Пока не трогать, господа… Ищите доктора! Всех гоните сюда, в зал!

Уже с хохотом и руганью носились по дому французы. Мимо Лидии пробежал, громко топоча, какой-то субтильный солдатик, восторженно взвизгнул при виде ее, чмокнув кончики пальцев:

— Красотка! Будешь моей! Где тут кухня?

Лидия пожала плечами. Француз решил, что она его не поняла, и обиделся:

— Варвары!

Побежал дальше.

Лидия озиралась по сторонам.

Фоминична! Где она? Ох, да, наверное, у Ирины в комнате. Надо снова подняться наверх!

И тут же она увидела громадную фигуру няньки.

— Фоминична! Нужно увести Алексея! Спрятать его! Скорей!

Фоминична словно не слышала — надвигалась, подобно тяжелой темной туче, исторгая громы и молнии:

— Ты, проклятая приблуда! Ты привела в наш дом врага! По его следу и они пришли!

Лидия даже онемела. Итак, ненависть к ней пересилила впитанное с молоком матери, веками вбитое плетьми почтение к господам — ко всяким господам, даже немилым… вот так и происходило пробуждение народного сознания!

— Он спас Ирину! — завела было Лидия знакомые оправдания, но Фоминична словно не слышала: кинулась к ней, придавила всей тушей к стене, схватила за горло.

Силища у нее была немереная, невозможно не то что сопротивляться, но даже вздохнуть… уже через мгновение у Лидии красные круги поплыли перед глазами… как вдруг тяжесть отлетела от нее, воздух хлынул в освобожденное горло.

— Какие страсти! — сквозь шум в ушах расслышала Лидия. — Кажется, эти две дамы уже начали драться из-за моих солдат?

С трудом повернула голову. Красное, золотое, черное… Усы, бакенбарды, зеленые глаза… И недоверчивое, изумленное восклицание:

— Жюли?! Это вы?! Наконец-то я вас нашел!

Лидия только слабо кивнула, потирая горло.

— Что хотела от вас эта толстая дура? — небрежно спросил француз. — Или в России уже началась своя революция? Смею заверить: всякий бунт надо пресекать в зародыше! — Махнул рукой солдатам: — Выволоките бабу вон и расстреляйте.

— Нет, не надо, — прохрипела Лидия. — Умоляю, не троньте. Она ни в чем не виновата. Она просто испугалась…

Фоминична неуклюже поднималась с пола, да никак не могла.

— Как вам будет угодно, Жюли, — ухмыльнулся зеленоглазый офицер. — Кстати, я вам так и не успел представиться: лейтенант Жозеф Марше. Ради вас я оставлю в покое эту отвратительную особу. Отныне целью моей жизни будет повиноваться вам, причем с удовольствием! Но об этом мы поговорим попозже. А пока… Ага, вот и он.

В нижнюю залу вошел Сташевский:

— Рад тебя видеть, Марше.

— В самом деле? Я вижу! — пробормотал тот, внимательно изучая лицо Сташевского.

Лицо было ледяным.

— Будь любезен, вели своим удальцам умерить свой пыл, — не то попросил, не то приказал доктор. — В доме тяжелобольная женщина, а они… Да что вы делаете?! Как смеете?!

Он кинулся к двум солдатам, которые тащили Ирину. В рубашке, небрежно завернутая в большое одеяло, босая, простоволосая, она была едва жива от страха.

Лидия проворно подвинула большое кресло, куда солдаты посадили, вернее, свалили Ирину. Фоминична взвыла было, однако Лидия только глянула на нее — и та затихла, на коленях подползла к своей барышне, принялась укутывать ее застывшие ноги, приглаживать растрепанную косу. Рядом с несчастным выражением лица топтался Сташевский.

Раздался топот… в дверь втолкнули Кешу, а за ним — Алексея.

Лидия вонзила ногти в ладони, но умудрилась не тронуться с места, только с ненавистью покосилась на Фоминичну. Хотя… сама виновата. Зачем медлила? Почему не сразу поверила Сташевскому? А ведь он знал, что говорил!

В это время солдаты начали пригонять дворню. Девок беззастенчиво пощипывали и пощупывали, но особо рук не распускали, да и мужчин не били. Слышались крики, плач, мужчины негромко бранились, но, видя, что господа относительно спокойны, старались тоже сдерживаться.

Марше наметанным взглядом окинул собравшихся.

— Вот этих, — он указал на Лидию, Ирину, Алексея, Фоминичну и Кешу, — оставьте здесь. Прислугу заставьте готовить еду для меня и солдат. И пока не трогайте в доме ничего, грабеж отставить!

Физиономии у солдат явно вытянулись, но слушались они беспрекословно. Беготня и хлопанье дверей в доме поутихли.

— Выйти всем, — приказал Марше, — двое останутся со мной.

Двое гусар встали у дверей залы.

Марше сделал приглашающий жест и сел первым. Лидия немедленно плюхнулась в кресло и тут же обругала себя за то, что как бы ждала позволения этого противного лейтенанта. Хотя, если честно, ничего противного в Марше не было. Его можно было ненавидеть и при этом не испытывать к нему отвращения. Скорее наоборот!

Кроме нее, никто больше не сел. Ирина и так полулежала в кресле, Фоминична стояла около нее на коленях. Алексей прислонился к стене в небрежной позе (понятно, держать выправку перед врагом не позволяла гордыня, а может, рана вдруг разболелась), Сташевский топтался на месте, словно разрывался между желанием подойти к Марше и не покидать Ирину.

— Господа, кто из вас похитил французского офицера? — спросил лейтенант вполне дружелюбно. — И для каких целей? Вы должны понимать, что, подчиняясь законам военного времени, я имею право отдать приказ расстрелять похитителя как пособника партизан.

— Меня никто не похищал, — резко шагнул вперед Сташевский. — Я сам прибыл сюда. По своей доброй воле.

— Хорошо, — усмехнулся Марше. — Ты покинул воинское подразделение в разгар военных действий по своей доброй воле. Ты покинул своих боевых товарищей на вражеской территории. Ты пренебрег долгом военного — и долгом врача. Ну и как это называется, по-твоему? По-моему — дезертирство. И ты должен понимать, что, подчиняясь законам военного времени, я имею право отдать приказ расстрелять доктора Сташевского как дезертира и предателя.