Клара Санчес - Украденная дочь

— Что ты там разглядываешь? — спросила я у мамы, изнывая в ожидании, когда же мы отсюда уйдем. — Мне нужно делать уроки.

— Делай их на скамейке. Мы уже скоро пойдем.

Я не нашла в себе душевных сил доставать из школьного рюкзачка учебники, которые я привыкла штудировать только на видавшем виды дубовом столе у нас дома в кухне. Я терпеть не могла делать что-то, что явно не соответствовало окружающей меня обстановке и ситуации, в которой я находилась, а именно такое несоответствие в этот момент и имело место. Мама явно не вписывалась в число других людей, которые наблюдали за происходящим на спортивной площадке, время от времени дыша себе на ладони, чтобы согреть их, а она стояла, как прикованная, возле металлического ограждения.

— Я прошу вас немножечко потерпеть! — сердито сказала она, когда брат подошел к ней и начал ныть, что ему скучно. Она при этом даже не оторвала взгляда от того, что происходило на освещенной территории площадки. Свет от прожекторов падал на бегавших туда-сюда и прыгавших девочек и на судью, который держался так, словно судит один из матчей Национальной баскетбольной ассоциации США.

Поскольку мне не хотелось, чтобы мама разозлилась, я сказала Анхелю, что мы пойдем играть в прятки. Играть с ним мне, правда, было совсем не интересно. Когда мама наконец-то повернулась к нам, то посмотрела на нас взглядом, которым обычно смотрела в том случае, когда говорила, что любит нас больше всего на свете. Она сказала, что мы уходим. Анхель побежал впереди меня и мамы. От сосен слева и справа от нас тянулась какая-то дымка. Мама стащила с головы шапку и с силой тряхнула шевелюрой.

— Мне поручили передать кое-что одному человеку, но он не пришел. Из-за них у нас пропал день. Чтобы как-то вам это компенсировать, мы пойдем сейчас в «Бургер кинг» и съедим там по огромному гамбургеру.

Анхеля это заявление мамы привело в восторг, потому что вместе с гамбургером в кафе «Бургер кинг» всегда давали маленькую пластмассовую машинку. Я взяла маму за руку, она сжала мою ладонь, и мы шли так, вместе махая руками то вперед, то назад, аж до самого метро.

Когда мы наконец подошли к входной двери нашего дома, отец открыл ее еще до того, как мама успела вставить ключ в замочную скважину. У него было встревоженное выражение лица, но, увидев, какие мы все трое радостные, он поправил кончиком пальца очки и сказал, что в этом доме мы все делаем то, что нам нравится. При этом он покосился на маму. Ее лицо раскраснелось, глаза блестели, волосы слегка заиндевели от холода. Она сняла черный пуховик и осталась в синем облегающем свитере, в котором выглядела в десять раз красивее. Теперь она была уже не той невзрачной женщиной, какой показалась мне в метро, а милой Бетти. Мама подошла к отцу и поцеловала его в губы.

— Мы уже поужинали, — сказала она.

— Гамбургерами, — добавил Анхель.

— Очень хорошо. А у меня еда была намного проще, — сказал отец, в шутку принимая очень серьезный вид, отчего мы втроем дружно заулыбались…

Возможно, в тот день мы с Анхелем, сами того не зная, видели Лауру. Я не обратила внимания ни на одну из девочек, игравших в баскетбол, поскольку больше думала о маме, об Анхеле и о странности ситуации, в которой я оказалась. Придя в ту, абсолютно чужую для нас школу, Анхель, мама и я как бы уподобились тем предметам, которые находят археологи и которые принадлежат к какой-то другой, далекой эпохе — такие, как, например, дубинка из каменного века или топор с окаменевшей деревянной ручкой, изготовленный много тысяч лет назад.

Мою маму усадили в кресло на белую простыню с голубой каймой и стали рассматривать ее лодыжки и исхудавшие ступни. Увидев меня, она улыбнулась. Даже для этого ей пришлось сильно напрячься. Ее глаза показались мне невероятно огромными.

Она никогда не была худой. Я в этом похожа на нее. Мы обе были плотненькими, крепкого телосложения, среднего роста. Нам с ней никогда не помогали физически, потому что со стороны всегда казалось, что мы в помощи отнюдь не нуждаемся. Что касается волос, то когда мама не заплетала их в косу и не делала из них на затылке хвост, она зачесывала их с пробором в левой части головы, и при этом с правой стороны у нее на плечо спадала черная волнистая грива. Теперь ее волосы не были волнистыми, и поскольку они во многих местах уже поседели, было непонятно, брюнетка она или блондинка. Моей маме было сорок два года.

Отец никогда не обращал внимания на худеньких женщин, даже если они обладали внешностью супермодели. Ему нравились женщины плотного сложения, а в те времена, когда он познакомился с мамой, она еще, наверное, была веселой, обаятельной и смелой. Он ее обожал, потому что мама, когда забеременела Лаурой, не стала даже заводить речь о свадьбе и узаконивании отношений. Она не боялась ничего, что могло с ней произойти, и поэтому отец не обратил внимания ни на какую другую женщину, хотя родители и твердили ему, что он заслуживает чего-то лучшего. Когда отец рассказал мне об этом предыдущей ночью — без сожалений и вообще без каких-либо особых эмоций, с серьезным видом и с банкой пива в руке, — мне припомнились случаи, когда мама что-то громко пела, смеялась над чем-то или брала моего маленького брата на руки и кружилась так, что он словно летел по воздуху; когда она бежала с нами по пляжу и когда мы зарывали ее в песок, делая ей из песка огромные груди с огромными соскáми; когда она щекотала отца так, что он начинал смеяться до слез; когда мы все на время забывали о том, что у нее проблемы с психикой, и о том, что с ней произошло событие, которое стало трагедией всей ее жизни; когда она покупала себе новое платье, распускала волосы, наносила макияж и шла со своим мужем — самым красивым мужем из всех мужей — в кино или поужинать в какое-нибудь из окрестных кафе; когда ей удавалось скинуть пару килограммов, в результате чего джинсы начинали на ней болтаться, и мы отправлялись вдвоем за покупками… В такие моменты нашей жизни я была счастлива, даже очень, не задумываясь о том, что так должно было быть всегда и что так могло быть всегда, если бы с той девочкой не случилось несчастье.

Я села на край кровати и стала смотреть пристальным взглядом на маму, словно ожидая, что она расскажет все сама и мне не придется задавать ей никаких вопросов. «Расскажи мне все, что ты знаешь о Лауре. Черт побери, ты ведь не виновата в том, что произошло, и мы тоже, и она. С нами всеми так жестоко обошлась жизнь. Когда ты поправишься, мы станем искать ее вместе, и мы ее найдем. Она будет жить с нами. А если и не будет, то тебя, по крайней мере, успокоит уже то, что она жива-здорова и ты ее не потеряла. Это теперь станет моей целью».