Клара Санчес - Украденная дочь

— Ну ладно, занимайся своим делом. Петре, оставь меня возле кассы и приходи сюда снова через два часа.

— Как вам будет угодно, донья Лили. Я вам и в самом деле не нужен?

— Нет, сынок. Пойди поиграй в футбол.

Продавщица, подойдя к старушке, улыбнулась ей.

— Вы видели последнюю коллекцию обуви «Феррагамо», донья Лили?

Все хотели чем-то угодить донье Лили, и никому не мешало ее громоздкое инвалидное кресло. Донья Лили взяла висевшую на спинке кресла сумку и, достав из нее очки, зацепила их дужкой за край выреза своей кофточки. Затем она придвинулась поближе к кассе и проверила, удобно ли будет работать. Жила она, наверное, где-то недалеко отсюда, потому что иначе оделась бы потеплее.

Лаура была бледной, под глазами у нее виднелись темные круги, поэтому помощница ей отнюдь не помешала бы. С момента появления бабушки она все чаще и чаще поглядывала на входную дверь и на часы. Она, наверное, договорилась встретиться с друзьями или же со своим парнем. Если у нее и были братья или сестры, они, похоже, в этот магазин даже не заглядывали. Однако мне почему-то казалось, что у нее нет ни братьев, ни сестер, ни дедушки, и я была уверена в том, что у нее никогда не было отца.

— Если мама так и не придет, мы могли бы сегодня закрыться в семь. У меня билет в кино, — сказала Лаура бабушке, обняв ее за шею.

Бабушка нахмурилась, но вместо недовольного тона послышался жалобный:

— Сейчас конец рабочего дня, и тебе известно, что это означает. Чтобы закрыть магазин раньше времени, нужно, как минимум, чтобы одна из нас умерла. Сходишь в кино в какой-нибудь другой день.

«Одна из нас». Судя по этой фразе, мужчин в их семье не было.

— Я и так торчу здесь целый день, — с усталым видом пробурчала Лаура.

— Ну, и как же нам быть? — сказала донья Лили голосом, по которому было непонятно, то ли она сейчас расплачется, то ли рассмеется. — Одной Паулины здесь недостаточно, а я… Сама видишь, в каком я состоянии. Вот если бы мои ноги были в порядке… Придется подождать до восьми часов. Иногда больше всего товаров продается именно незадолго до закрытия.

Паулина подошла, держа в руках коробку с туфлями и карточку «Visa». Бабушка проворно провела платеж через кассу и выдала чек, а Паулина достала откуда-то пакет из атласной бумаги и положила в него коробку.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как потихоньку выйти из магазина, а не то, пожалуй, еще пришлось бы здесь что-нибудь купить.

Я, сколько смогла, шла пешком, а потом села на автобус. По дороге я купила для мамы песочное печенье, с которым можно было пить чай без сахара. Оно ей наверняка понравится. Любая приятная мелочь создавала у нее иллюзию, что все хорошо. Теперь, когда я, можно сказать, шла по верному следу, мама, похоже, настойчиво пыталась забыть о трагических событиях, происшедших в ее прошлом. Возможно, она уже окончательно подавила в себе мучившее ее всю жизнь желание разыскать Лауру, и если мне удастся притащить Лауру сюда, к своей маме, сидящей в кресле с высокой спинкой, то единственное, чего я добьюсь, так это того, что оживлю воспоминания, много лет отравлявшие ей жизнь и мешавшие жить нормально. Болезнь помогла ей залечить эту рану, а я снова начну ее бередить. Наверное, отец видел все гораздо более трезвым взглядом, чем мы с мамой. Наверное, он был всегда прав.

Уже собираясь вставить ключ в замочную скважину, я вдруг заметила, что у нас дома не слышно ни телевизора, ни радио. Там было так тихо, что я почувствовала слабость в коленях. Самые ужасные эпизоды моей жизни — вплоть до сего момента — всегда сопровождались либо громким шумом, либо леденящей душу тишиной. «Ее опять отвезли в больницу», — подумала я. Однако когда я открыла входную дверь, то увидела в глубине коридора тусклый свет. «Наверное, впопыхах забыли выключить лампу в спальне».

— Папа! Мама! — позвала я.

Мне никто не ответил. Я, сама не зная почему, очень осторожно пошла в направлении света. Подойдя поближе, я увидела, что дверь спальни родителей слегка приоткрыта, хотя и не настолько широко, чтобы можно было увидеть кровать. Я медленно отворила ее — так, как будто то, что мне предстояло увидеть, было ужасным. Я была готова вот-вот закричать.

В спальне были мои родители. Оба повернули головы в мою сторону. Выражение их лиц было спокойным и безмятежным. Мы сейчас как будто вернулись в своей жизни на несколько месяцев назад, когда родители приходили из кино и отец помогал маме расстегивать сзади платье. Он только что помог ей снять лифчик и теперь натягивал рукава ее ночной рубашки.

— Я принесла песочное печенье, — сказала я, указывая на коробочку, перевязанную синей хлопковой ленточкой.

Печенье пришлось как нельзя кстати, потому что мои родители только что вернулись с прогулки и печенье со стаканом молока было как раз тем, в чем они сейчас нуждались.

Даже в самых радужных мечтах я не осмеливалась увидеть свою маму прогуливающейся по улице, потому что такое было уже невозможно. Мне захотелось заплясать от радости, захотелось крепко ее обнять, однако в такой важный и волнительный момент я смогла лишь задать банальнейший вопрос: «А вы уже ужинали?»

— В холодильнике есть ветчина и яйца, сделай себе омлет, — сказала, с трудом поднимаясь, мама.

Она уже снова взяла в свои руки управление нашим домашним хозяйством. Она уже знала, какие у нас дома есть продукты, и, наверное, знала, пора устраивать стирку или еще нет. Однако по ее поведению было непонятно, заметила ли она, что фотография, лежавшая в портфеле из крокодиловой кожи, исчезла. Она, по-видимому, не решалась самостоятельно забраться на стул, чтобы достать портфель, потому что у нее не хватало для этого сил и она могла упасть в обморок. Не решалась она и попросить помочь в этом моего отца. Что касается меня, то она, наверное, полагала, что я до сих пор не знаю ничего о Лауре. А еще вполне возможно, что она уже перевернула эту страницу своей жизни.

Прогулка по улице с мужем сильно ее взволновала. Кто бы мог еще совсем недавно предположить, что столь обычное событие может приобрести такое большое значение? Отец сказал, что взял на воскресенье два билета в кино, а мама ответила, что очень скучала в больнице по кинотеатрам (хотя в действительности она ходила в кино довольно редко). «Ну, скоро все будет по-другому, — сказал отец. — Когда ты поправишься, мы будем работать только в первую половину дня: ты — со своими кремами, а я — на такси. А во второй половине дня мы будем жить в свое удовольствие. Мы больше не будем откладывать деньги на будущее».

Мама сказала, что он слишком много фантазирует и что ей хочется полежать в постели. «А ты иди посмотри футбол», — добавила она.

Донесшиеся вскоре из телевизора звуки футбольного матча придали обстановке в нашем доме еще больше обыденности. Раздался характерный звук открываемой отцом банки пива. Я налила стакан молока для мамы и другой — для себя и открыла коробку с песочным печеньем. Сев на край кровати, я рассказала ей — как будто это произошло не вчера, а сегодня — о том, что ездила навещать «роковую женщину» в тюрьму «Алькала-Меко» и что она купила у меня три комплекта алмазной, золотой и перламутровой серий товаров. Я не стала ничего говорить ей о трехстах тысячах песет, которые «роковая женщина» мне пока еще не заплатила, но подумала при этом, что наша жизнь обязательно наладится и я тогда смогу всегда говорить только правду.