Клара Санчес - Украденная дочь

Пока мама не заснула, мы судачили о том, что мог делать с «роковой женщиной» мужчина, которого она попыталась убить и который сейчас находился в больнице, и о том, его ли это дом или все-таки ее. Они, похоже, были не супругами, а так, просто любовниками. Он, наверное, представлял собой занудливого ревнивца, не позволявшего ей ни выходить на улицу, ни разговаривать с другими мужчинами. А еще психа, который по малейшему поводу бил ее, отчего на теле оставались синяки. Он, вероятно, проводил бóльшую часть времени со своей законной семьей и отнюдь не мог быть уверенным в том, что любовница ему всецело верна, а потому — хотя она и вела в том его доме, можно сказать, затворническую жизнь — его время от времени одолевали подозрения, и он начинал ее дубасить, а она это терпела, потому что он оплачивал ее счета — в частности, давал деньги на кремы и на шелковые халаты.

В общем, она поступила правильно.

— Она не хочет возвращаться в тот дом ни за что на свете, — сказала я маме, которую уже клонило ко сну.

— Теперь она свободный человек, — медленно, сквозь дремоту, пробормотала мама.

Я легла в постель, не раздеваясь. Было как-то странно, что мне теперь не следовало рассказывать маме ничего из того, что я выяснила о человеке, который еще совсем недавно вызывал у нее самый большой интерес. Я уже знала, как зовут мать и бабушку Лауры. Мне оставалось только выяснить, где они живут. Я лежала с широко открытыми глазами и смотрела в потолок. Из коридора до меня донеслись шаги отца: он, видимо, шел посмотреть, уснула ли жена. Потом я услышала, как он возвращается в гостиную. Придя туда, он уменьшил громкость телевизора до минимума. Мне вспомнилось имя: Грета. Я вскочила с постели и, схватив записную книжку мамы, просмотрела адреса клиентов, к которым мне не следовало ходить, потому что они были обманщиками и отказывались платить. Имя «Грета» было обведено жирной красной линией. Рядом с этим именем был написан номер телефона. По-видимому, мама использовала свой статус продавца, приносящего товары на дом, для того, чтобы проникнуть в дом, где жила Лаура. Я, вдруг испытав страх, закрыла записную книжку. «Вторая, скрытая жизнь моей мамы», — подумалось мне. Та жизнь, которой она жила, когда уходила куда-то во второй половине дня и возвращалась домой рассеянная, с таким видом, как будто прибыла из потустороннего мира. Она посвящала ничего не подозревающей Лауре свое время, свое внимание, свою преданность, вообще почти всю себя.

Теперь я знала абсолютно точно, что моей маме были известны и тот обувной магазин, и дом, в котором живет Лаура, и ее ближайшее окружение, и еще многое другое, что было неведомо мне. Мы с ней шли совершенно разными извилистыми путями, пытаясь добраться до сердца Лауры.

— Мне хотелось бы примерить эти сапожки из змеиной кожи.

Это сказала девушка с кудрявыми черными волосами до плеч, светлой кожей, бледным лицом и темно-карими глазами. Одета она была в истертую на боках кожаную куртку и джинсы с болтающейся пряжкой. Она была сильная, крепкого телосложения, и со стороны казалось, что одежда ей немножечко мала. Мне понравилась ее манера одеваться. На безымянном пальце ее правой руки был перстень с изображением кобры.

— Они сидят идеально, — сказала я, глядя, как эта девушка прохаживается по магазину в приглянувшихся ей сапожках.

Она, надевая их, заправила джинсы в голенища, и теперь сапожки смотрелись даже лучше, чем на витрине. Эта девушка показалась мне знакомой: я где-то видела ее раньше. Широкий лоб и широкие брови. Где же я ее видела? Может, по телевизору?

— Думаю, я их возьму, — сказала девушка, снова присаживаясь и так внимательно глядя на носки сапожек, как будто разговаривала не со мной, а с ними.

Я наконец-то вспомнила, где ее видела. Здесь, в магазине. Она пришла сюда не в первый раз. Она принадлежала к категории людей, которые запоминаются, даже если на них почти и не смотреть. Некоторых людей чрезвычайно трудно запомнить — что черты их лица, что имя, а других запоминаешь сразу — как будто ты уже общался с ними очень тесно в какой-то другой жизни. Эту девушку вряд ли можно было назвать красавицей. Впрочем, уродиной ее тоже не назовешь. В ее внешности все было каким-то… мощным: и блеск глаз, и блеск волос, и форма носа, и скулы, и розоватые губы, и темные ресницы, и плечи, и руки, и бедра в туго обтягивающих джинсах, и хрипловатый, как у чернокожих певиц, голос. Исходившая от нее энергия была столь яркой, что эту энергию, казалось, можно было увидеть и потрогать.

— Ты здесь раньше что-нибудь покупала? — спросила я у девушки, помогая ей снять сапоги.

Она продолжала сидеть так, как и сидела, то есть пристально глядя на чешуйки змеиной кожи, цвет которых варьировался от голубовато-серого до темно-серого. Эти сапожки подойдут для любой одежды и для любых случаев. Моя бабушка не верила в то, что такие экстравагантные и дорогие сапоги кто-то купит. Но вот их, можно считать, уже купили, и я даже загорелась желанием побыстрее сообщить об этом бабушке.

— Я сюда как-то раз заходила.

— Я, кажется, тебя помню.

Девушка впервые посмотрела мне прямо в лицо. Ее глаза сильно блестели — как будто она вот-вот заплачет. Она достала из висевшей на плече сумки кредитную карточку и расплатилась за сапоги.

Уже направившись к двери, она вдруг вернулась.

— Если я вдруг передумаю, я могу их вернуть, да?

И она принялась бродить между витрин, разглядывая сумки, кошельки «Шанель», продающиеся по сниженной цене, туфли. Я следила за ней краем глаза, проходя вдоль полок и ставя правильно все то, что она брала посмотреть и ставила обратно как попало. Меня это не раздражало. Сегодняшнее утро было сравнительно тихим. Девушка, прежде чем уйти, снова посмотрела на меня.

— До свидания! — сказала она.

Мне подумалось, что ей, наверное, не очень хочется выходить на улицу.

Этому эпизоду предстояло стать самым значительным в моей жизни. Я до этого дня считала, что самые важные в жизни моменты ассоциируются в сознании человека с чем-то экстраординарным и умопомрачительным — образно говоря, с землетрясениями и затмениями солнца. Однако так бывает далеко не всегда. Порой случается, что какая-нибудь нелепость, какое-нибудь абсолютно заурядное событие вдруг разделяет жизнь на «до» и «после». Хорошо это или плохо, но об этом становится известно лишь позднее, когда жизненных событий накопилась уже такая гора, что не сдвинуть с места. Поэтому, когда девушка с перстнем, на котором была изображена кобра, ушла, я забыла про нее, поскольку еще не понимала, какое значение имеет ее появление здесь. Мне после ее ухода сразу же пришлось переключиться на высокорослую девочку-подростка с сорок третьим размером ноги, мать которой готова была заплатить любые деньги, лишь бы ее чадо не хныкало. Мать доходила дочурке лишь до плеча. У нее были пышные светлые волосы и длинные прямоугольные ногти. Судя по часам со сверкающими бриллиантами у нее на запястье и по росту ее дочери, она, наверное, была женой какого-нибудь знаменитого баскетболиста. В наш магазин заходили чиновники из расположенных поблизости министерств, служащие банков и страховых компаний, использующие обеденный перерыв для того, чтобы сходить за покупками, и жены футболистов и теннисистов, которые могли хоть целыми днями шастать по магазинам в поисках красивой одежды, обуви и косметики. Эта женщина с пышными светлыми волосами посмотрела на меня взглядом, в котором чувствовалась такая слезная мольба достать откуда-нибудь — пусть даже из-под земли! — красивые женские туфли сорок третьего размера, что я пошла в подсобку, надеясь на чудо, однако, как любила то и дело повторять моя бабушка, чудес не бывает, поэтому я вернулась с пустыми руками, и мне пришлось стать свидетельницей того, как с печальным видом эта парочка вышла из нашего магазина. Мать взяла дочь за руку, потому что внезапно поднявшийся ветер дунул с такой силой, словно хотел оторвать их обеих от земли.