Мария Мусина - Заклятые подруги

Скоро девчонок выписывают. Как Таня без них будет? Привыкла к ним, они — как родные. Ну, договорились, конечно, встречаться. Но Таня-то знает: закружат, завертят потом девочек заботы-хлопоты. Встретятся поначалу пару раз, потом созваниваться будут изредка. А потом и вовсе потеряются. Жизнь серьезная — не забалуешь у нее особенно-то.

— Трясешься, жалкий трус? — Галка внимательно вглядывалась в Танино лицо. — Чего боишься-то?

— К Михалычу иду, — смущенно улыбнулась Таня. — Заметно?

— А то!

— Ничего поделать с собой не могу. Сердце в пятки уходит. Как представлю, что сейчас все опять и снова рассказывать придется, так в ступор ухожу.

— А ты ему говорила, что так с тобой бывает? — сочувственно спросила Наталья.

Таня только рукой махнула. Даже девочкам своим родным не могла она до конца всего открыть. Но ведь полуправда — не ложь. Да и что они могли изменить, девочки-то?

— Ты запомни, — громко, уверенно, как на уроке, поучала Галка, — навязчивые состояния не реализуются. Так же, как навязчивые идеи. Я, например, всегда, как дохожу до угла дома, так будто кипятком меня окатывает: юбку забыла надеть. Вот ты смеешься. А мне вправду чудится: без юбки иду. Ну и что ты думаешь? Не надела хоть раз я юбку-то? Нет, конечно. Навязчивые эти все дела — тьфу. На них наплевать просто надо. И все.

— А у меня, — поддержала Наташа, — давно идея фикс с моста спрыгнуть. Или вообще с какой-нибудь высоты. Боюсь в метро к краю платформы подходить — туда, вниз, как в воронку, затягивает. Прыгнуть хочется — сил нет. Не прыгаю же.

— Так что давай, подруга, двигай, — благословила Галя. — Мы тебя подождем, а потом вместе дышать пойдем свежим воздухом. Давай, давай, Танюша, вперед. Наше дело правое — мы победим!

«А ведь и в самом деле, — подумала Таня, осмелев, — навязчивые идеи не реализуются. Вообще того, чего больше всего в жизни хочешь, не получишь никогда. Вот я: только и хотела, что покоя и любви, любви и покоя. И что? И где я?»

Леонид Михайлович пил чай, сидя около низкого столика в кресле.

— Проходите, проходите, — сказал заглянувшей в дверь Тане, — присаживайтесь. Присоединяйтесь. Вам сахар положить?

— Если можно, — робко прошептала Таня.

— Чего ж нельзя? Если очень хочется, то все можно. Я, Татьяна Валентиновна, так вам скажу: если человек чего-то хочет — обязательно получит, непременно даже.

— Только что я думала, что все наоборот в жизни получается, — удивилась Таня, — у меня, во всяком случае, все не так, как хочется.

— Вы ошибаетесь. Просто вы сами не знаете, чего хотите. Вам кажется, что хотите одного, а на самом деле, подсознательно, вовсе другое вам требуется. Вот и противоречие возникает. Вот и ведет вас дорожка ваша совсем в другую сторону. Но вы не волнуйтесь, мы с вами разберемся во всем, все по полочкам разложим.

Тане снова стало не по себе. Долгов внимательно посмотрел на нее, встал, подошел к своему рабочему столу, заглянул в Танину историю болезни.

— Вот что, голубушка, я вам дозу сонапакса увеличу, пожалуй. Он хорошо тревогу, страхи снимает. Но, видно, маловато я вам назначил поначалу. Пора, пора уже в себя приходить, Татьяна Валентиновна. Будете на ночь по целой таблетке принимать, договорились? Ну а теперь садитесь поудобнее, беседовать будем.

— Леня, — решилась наконец сказать Таня, — что я тебе могу нового рассказать? Ты все прекрасно знаешь. Может быть, даже лучше меня.

— Не нарушайте договор, Татьяна Валентиновна, не нарушайте. — Леонид Михайлович как бы понарошку погрозил ей пальцем. — Мы же договорились с вами. Для вашей же пользы. Разве нет?

Таня понуро молчала. Леня Долгов был прав. Когда ее привез сюда этот милиционер и Таня в первый раз оказалась в кабинете доктора Долгова, они, оставшись с Леней наедине, договорились, что не станут афишировать в этих стенах свое давнее знакомство, Леня будет пользовать Метелину не как приятельницу, а просто как обычную пациентку. Тогда Леня сумел убедить ее, что так будет лучше для всех. Таня согласилась играть в эту игру. «Леонид Михайлович, Татьяна Валентиновна…» Так сначала и было. Но чем дальше, тем больше тяготилась Таня необходимостью делать вид, что Леня Долгов — человек чужой, что не при нем разворачивались отношения Тани и Кати Померанцевой, что он вообще здесь ни при чем. При чем, и еще как при чем. Таня даже решилась попросить Леню передать ее другому врачу. Но Долгов отреагировал на эту просьбу резко и определенно:

— Прекратите, Татьяна Валентиновна. Новому доктору придется начинать все сначала. Вы думаете, вас тут до бесконечности можно держать? Нет, никто вас не выгонит, разумеется, в таком состоянии. Но лечиться-то надо. Лечение саботировать нельзя. Меня не поймет завотделением. Да и вообще, поверьте, так будет лучше. Другому доктору придется продираться через ваше нежелание вспоминать прошлое, что, несомненно, является некой психологической защитой, именуемой вытеснением неприятных переживаний. Мне проще разобраться с вами.

Таня мучилась, ей было больно встречаться с Леней. Главным образом потому, что он непосредственный свидетель ее позора, ее падения. Ведь когда-то — где те безвозвратные времена? — Леня запросто приходил к ним в дом — к Тане и ее мужу. Когда-то они принадлежали к одной компании, к одному кругу, в котором, как казалось Тане, все любили друг друга, дорожили дружбой. Но когда разгорался роман Померанцевой с Таниным мужем, именно Ленина жилетка стала вместилищем померанцевских переживаний — Таня была уверена в этом. Кто такая Метелина? Леня выбрал дружбу и доверие знаменитой Померанцевой. Померанцева приблизила к себе друга Леню, дающего профессионально полезные советы.

— Как скажешь, — тихо прошептала Таня.

— Да ты пойми, — профессионально вкрадчиво начал Леонид Михайлович, — тебе нужно освободиться от того, что было. Я же не садист и заставляю тебя мне рассказывать все это по нескольку раз не для того, чтобы тебя мучить, а для того, чтобы мы с тобой вместе нашли причину, чтобы вместе поняли, почему так могло произойти. Это целое искусство — правильно переносить тяжелые жизненные ситуации. От них никуда не денешься. Это с каждым может случиться, не застрахуешься. Поэтому главное — научиться правильно переживать свои сложности, стрессы и несчастья.

— Да, я понимаю, — обреченно кивнула Таня.

— Ведь ты же интеллигентная женщина и должна понимать, — уговаривал доктор, — что чем больше человек склонен к рефлексии, к самокопанию, чем более он интеллектуально развит, тоньше организован, тем скорее его невроз настигнет. Именно ощущение сложности бытия — для тех, кто понимает, — иногда становится непереносимым. Ты же видишь, что за люди здесь собрались. Они все будто без кожи, ранимые. Но что делать, надо научиться жить, надо уметь защищаться. Но адекватно защищаться, а не как ты — по-страусиному.