Мария Мусина - Заклятые подруги

Таня покорно кивнула.

Долгов устало прикрыл глаза.

— Вы помните, Татьяна Валентиновна, на чем мы с вами остановились в прошлый раз? Вы обещали подумать и вспомнить тот момент, когда вы решили мстить вашей сопернице. Вы должны были вспомнить именно ту самую минуту, когда решились на это.

— Я пыталась вспомнить. Честное слово. Но это вышло как-то само собой. Все кругом говорили: надо быть сильным человеком, надо самому делать свою судьбу. Вот я и попробовала. Но я слабая. Я не смогла.

— Кто говорил? — монотонно спрашивал доктор. — Расскажите мне о людях, которые учили вас быть сильной. Они так значимы для вас, что вы пытались подражать им во всем?

— Я их любила.

— А сейчас?

— Сейчас я никого не люблю.

— Говорите, говорите…

— Но ты же знаешь все…

— Татьяна Валентиновна, помните, что вы рассказываете все это прежде всего самой себе.

— У меня были подруги. Лариса и Катя. И Алевтина. Я их очень любила. И они меня тоже. Мне так казалось. А потом они меня предали. И я стала им мстить.

— Всем сразу? — поднял бровь Леонид Михайлович.

— Каждой по-своему. Легче всего мне было отомстить Кате. Она больше всех мне плохого сделала.

— Вы ставите это в прямую зависимость? — с интересом переспросил доктор, явно заинтригованный. — Чем больше вам человек сделал плохого, тем легче ему отомстить?

— Чем больше Катя мне делала плохого, тем больше втягивалась в мою жизнь. Когда человек играет на твоем поле, он в твоей власти.

— Ах, вот как вы ставите вопрос. Любопытно. А себя вам было не жалко в данном случае? Или лучше так, начнем с вашей дочери — вам ее было не жалко?

— Она уже взрослая. Если бы я стала вмешиваться в ее отношения с Робином, было бы только хуже.

Долгов пристально посмотрел в глаза пациентке. Та потупилась.

— Вы, Татьяна Валентиновна, даже себе не хотите признаться, что сами спровоцировали эти отношения, или просто пытаетесь скрыть правду от меня.

— Я ничего не провоцировала, — упрямо повторила Таня.

— Хорошо, — быстро согласился Долгов, — предположим, вы правы, все сложилось так, а не иначе без вашего участия. Но зачем вы рассказали об этом вашей подруге Екатерине Всеволодовне?

— Что же, — усмехнулась Таня, — мне одной горе мыкать? А она пусть жизнью наслаждается?

— Допустим, вы правы. В самом деле, за свои ошибки надо платить. Вы теперь, по прошествии некоторого времени, видите свои собственные ошибки в этой истории?

— Я ни в чем не виновата.

— Конечно, конечно. Никто вас не винит. Бывают поступки нечаянные, разве нет? Я вас призываю посмотреть на ситуацию как бы со стороны. Трезвым взглядом серьезной женщины, которая вполне способна к критическому восприятию своих действий. Мы все взрослые люди. И имеем право на ошибку. Никто не будет нас за это бранить, ставить в угол, лишать сладкого. Мы вправе распоряжаться своей судьбой по собственному усмотрению. Так вы, Татьяна Валентиновна, не считаете, что в чем-то были не правы?

— Не считаю.

— Хорошо, — небрежно бросил Леонид Михайлович, — давайте поговорим о других ваших подругах. Вы все еще держите на них зло?

— Алевтина уже умерла, — глухо отозвалась Таня.

— Вам жалко ее?

— Нет.

— Почему?

— А почему, собственно, я должна ее жалеть? Она небось меня не пожалела, когда я в ногах у нее валялась, просила: «Сделай что-нибудь». Знаешь, что она мне ответила? Не знаешь. А я этого не забуду до гробовой доски. Собаке — собачья смерть.

— Вы очень ожесточены, Татьяна Валентиновна, — с сочувствием, понизив голос, произнес доктор, — эдак мы с вами никогда не выберемся из невроза. Он вас до основания разрушит. Не надо так. Смягчитесь. Алевтины Григорьевны уже нет. Вы христианка?

— Я никто.

— Таня, — мягко заговорил Долгов, — я же тебя давно и хорошо знаю. Не надо на себя наговаривать. Ты добрый человек. Не загоняй сама себя в угол.

— И с Ларисой будет то же самое. Вот увидишь, — не обращая внимания на слова Долгова, продолжала Таня. — Они у меня все еще попляшут. Под мою дудку. Как я захочу. Мне нечего терять. А они пусть потрясутся.

— А Лариса-то тут при чем? — неподдельно удивился Леонид Михайлович.

— Вот посмотришь, — не ответив на вопрос, повторила Таня.

Доктор с минуту, уныло опустив голову, разглядывал собственные ботинки. Наконец поднял глаза на свою пациентку. Таня спокойно и решительно встретилась с ним взглядом:

— А мне говорили, ты находишь общий язык со здешними обитателями.

— Нахожу, — безразлично подтвердила.

— Ты не рассказывала им своей истории?

— Нет.

— Почему?

— Зачем?

— Как ты думаешь, они одобрят твою непримиримость?

— Они поймут.

— Не уверен.

Они помолчали.

— Ты считаешь себя сильным человеком? — спросил доктор.

— Я уже говорила: я слабая.

— Тогда где же логика? Ты слабая. А хочешь жить, как сильная женщина.

— Я не хочу жить. Мне все равно.

— Ты обманываешь и меня и себя. Ты хочешь жить. И жестокость твоя — хочешь скажу, отчего? От страха не жить, от страха небытия. Страх смерти — так это называется. Обычно у людей он абстрактный, этот страх. Собственную смерть трудно себе представить. Так же, как смысл жизни. В чем он? На этот вопрос практически невозможно ответить. И это хорошо, что невозможно. Потому что на самом деле смысл жизни так же бесконечен, как смерть. Просто в жизни смысл-то, просто в том, чтобы жить. А когда смысл жизни суживается до размеров отношений с конкретным человеком, до размеров разрешения конкретной проблемы — вот тогда-то и появляется во весь рост страх смерти. А ну как человек тебя покинет, а ну как не будет разрешена проблема? Что тогда? Небытие? Тлен? Пустота? В самых жестоких преступлениях, в самых зверских виноват этот подсознательный страх небытия. Живи. Просто живи. Не бойся ничего. Еще всего много будет — и потерь, и радостей. Ты хочешь быть счастливой. Но зачем тебе эта дурацкая идея мести? Зачем тратить свою жизнь на то, чтобы сделать плохо кому-то? Занимайся собой. Я думаю, твои враги… Твои мнимые враги, — поспешно поправился Леонид Михайлович, — будут очень даже удовлетворены, узнав, как много места ты отводишь им в своем сознании. Как много времени ты тратишь на них.

— Оставь, Леня, — Таня скривила губы, — этот твой пафос. Прибереги для простофиль.

— Тогда я не понимаю, — Долгов даже привстал от возмущения, — чего ты хочешь от меня? Что ты тут вообще делаешь? Если ты всем довольна, тебе не нужна помощь — выписывайся. Я немедленно подготовлю все необходимые документы. И не морочь мне больше голову. Иди!

Таня опешила.

— Мне плохо. Как же ты можешь выгнать меня?

— Я не чувствую, что тебе плохо. Тебе нравится изображать вендетту — флаг в руки. Мы здесь оказываем добровольную — слышишь, добровольную — психологическую помощь. В тюрьму тебя в другом месте посадят.