Марина Серова - Горячее дельце

— И какие же это пределы? Небось сказал, обещай ему сколько хочешь, все равно отдавать не придется.

Примерно так Кабан и заявил, тут собеседник Льва Владимировича не ошибался. Тем с большим жаром принялся разубеждать его кандидат искусствоведения.

— Уверяю вас, вы заблуждаетесь. Что скажете о прибавке в десять процентов?

— Что?! За сто тысяч я должен шкурой рисковать, имея миллионы?

— Видите ли, у нас в России такая специфика: чем больше у тебя денег, тем больше риска для шкуры. Так что это не нами придумано. Но в данном случае никакого риска. Тем более что процедуру обмена денег на картину вы назначаете сами. Я имею в виду время, место и так далее.

— Ну, не знаю. Если я и соглашусь, то не за жалкие десять процентов. — А за сколько? — оживился Троицкий, чувствуя, что лед тронулся.

— Пятьдесят процентов, и вы делаете все, что я вам скажу.

— Эта сумма превышает пределы моей компетенции, — соврал Троицкий, — но я уверен, что мне удастся убедить клиента.

— Еще бы, — согласился Благодаров, незаметно помогая собеседнику расставлять ловушки, — картина-то стоит втрое больше.

— Значит, мы договорились? — Троицкий решил, что его собеседник в западне и пора дергать за веревочку.

— Ждите моего звонка примерно через три дня. Я сообщу вам порядок обмена. К тому времени деньги должны быть готовы.

Тут вдруг Троицкий вспомнил, что забыл выполнить категорический приказ Кабана, а именно: задать один чрезвычайно важный вопрос:

— А вам, Петр Петрович, не нужно ничего согласовывать с вашими компаньонами?

— Нет, — отрезал ждавший этого вопроса Благодаров, — я сам по себе. Это означало, что он вор-одиночка, за ним никто не стоит и его можно безбоязненно обобрать. А с другой стороны, вселяло в будущих покупателей уверенность, что картина действительно у него.

Слушая рассказ Троицкого, я продолжала рассматривать картину. Неожиданно я поймала себя на том, что желание рассматривать ее у меня не проходит. Может, этим и отличаются картины, стоящие полтора миллиона долларов, от тех, которые стоят сто тысяч рублей? А ведь это только копия. Надо будет как-нибудь посмотреть оригинал. Когда я его отыщу, разумеется.

Рассказ Льва Владимировича затянулся до глубокой ночи. Мы выпили огромное количество кофе, но все равно меня уже клонило в сон.

Дослушав рассказ, я решила уточнить некоторые детали и потихоньку выпроводить гостя восвояси.

— Лев Владимирович, скажите, пожалуйста, а что вы собирались сделать с этой картиной в случае удачного исхода обмена?

Поскольку он молчал, видимо, не желая говорить правду и не придумав, что соврать, я немного помогла ему:

— Ведь насколько я поняла Кабана, вы собирались сразу же ее перепродать подороже. Я не права?

— Правы, — он махнул рукой, — чего уж теперь скрывать. Видите ли, такой крупной суммы наличными у Кабана не было. Он мог ее занять, но на короткое время. Поэтому мы и решили перепродать картину. Да иначе я с ним не стал бы и связываться. Дело в том, что продажей картины за границу должен был заниматься я сам, у меня есть нужные связи среди владельцев галерей в Германии, которые не стали бы задавать лишние вопросы. И деньги пошли бы через меня, так что проблем с комиссионными не предвиделось. Когда имеешь дело с такими субъектами, как Кабан, это не последнее дело. С деньгами они расстаются очень неохотно.

— У вас еще есть шанс убедиться в этом на собственной шкуре. Но не будем о грустном, — сказала я, увидев, как поморщился Лев Владимирович. — Скажите лучше, как получилось, что вы, опытный специалист, допустили такую промашку при покупке, даже учитывая всю экстремальность той обстановки? Выходит, подделка не так уж плоха? Как вы ее охарактеризуете?

— Первое, на что я обратил внимание, помимо сюжета картины, — этохолст. Он был стар, это несомненно. Второе — это крокилюры.

— А это что такое?

— Тонкие трещины на поверхности картины, они появляются со временем. Вот посмотрите.

— Значит, картина старая?

— Не обязательно. Это можно сделать искусственно. Если знать, конечно, как. Я же вам говорил, искусство фальсификации достигло больших высот.

— Хорошо. А холст? Вы сказали, что он старый. Это тоже можно фальсифицировать?

— С этим сложнее. Поэтому я и обратил на него особое внимание. Он действительно старый. Но сколько ему лет, пятьдесят или триста пятьдесят, отличить, без специальных исследований, довольно трудно.

— Но если даже холсту пятьдесят, то вряд ли эти годы он пролежал в виде холста. Никто ведь не станет выдерживать его всю жизнь, чтобы потом, на склоне лет, использовать для фальсификации.

— Это верно. Обычно для этих целей используют старые, но малоценные картины.

— А старую краску при этом смывают?

— Не обязательно, можно просто писать поверх старой.

— А в вашем случае как было? Троицкий удивленно поднял брови:

— Не знаю.

— Вам следовало быть более любознательным, ведь, в конце концов, речь идет о вашей собственной шкуре, — упрекнула я собеседника.

— Не о шкуре, а о голове, — машинально уточнил педантичный искусствовед.

— Боюсь, что ваша шкура при оторванной голове не будет представлять большой ценности. Даже если вы завещали после смерти сделать из нее чучело для личного музея, — мстительно съязвила я, — как искусствоведу, это вам должно быть хорошо известно.

— Ваши шутки, Таня, очень дурного вкуса, — обиделся Троицкий.

— Хорошо, — согласилась я, — шутки в сторону. Так как насчет холста? Можем мы узнать, есть ли что-нибудь под фальшивкой или нет?

— Конечно, можем, — угрюмо подтвердил он, — я сделаю это, как только вернусь домой. Я раньше немного занимался реставрацией, и дома у меня есть все необходимое для расчистки. — Тогда не смею вас задерживать, — я поднялась из кресла, давая понять, что аудиенция закончена.

Неделей раньше

Трое заговорщиков собрались утром в квартире Назаровых.

Благодаров давал последние инструкции и уточнял детали плана обмена поддельной картины на вполне подлинные доллары:

— Итак, Олег подъезжает на своей машине к дамбе на Покровской стороне Волги в десять ноль-ноль. К этому времени я надеваю черную маску и подплываю на лодке к стоящему на якоре катеру, в котором сидят люди Кабана с деньгами, и передаю им картину. Они ее осматривают как могут…

При этих словах Олег слегка хихикнул. Назаров посмотрел на него осуждающе и пригрозил:

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Не заставляй меня опять надевать тебе на нос бельевую прищепку.

Олег знаком показал, что больше не будет, и Назаров продолжил:

— Итак, они ее осматривают и, если все пойдет нормально, отдают мне деньги. Тогда, в свою очередь, я их осматриваю, считаю…