Анна Михалева - Мечты серой мыши

— Простите, — я снова чихнула и протиснулась дальше на звук голоса, стараясь не испачкаться.

— Хто?

За маленьким столом, заваленным желтыми бумагами, скрючившись сидел Натан Яковлевич. Я узнала его, хоть и видела всего пару раз, да и то в детстве. Он не изменился: все тот же невысокий, худенький старикан, в старом сером костюме, со странной для Москвы феской на голове, с седой козлиной бородкой и красным носом. Когда мне было шесть лет, я думала, что он волшебник. Теперь я подумала, что он человек с большими странностями. Как мы все-таки меняемся с возрастом. И, наверное, не в лучшую сторону.

— Здравствуйте, Натан Яковлевич, — я лучезарно улыбнулась.

Он оглядел меня с ног до головы. Может быть, мне показалось, но в глазах его мелькнуло что-то чертовски молодое. Искорка какая-то.

Только бы он не решил за мной приударить. Я этого просто не вынесу!

— Я дочка Екатерины Георгиевны Кузякиной. Амалия. Может, помните?

— Ась? — он приставил ладонь к уху, а я напрягла связки:

— Амалия. Кузякина. Дочь Екатерины Георгиевны.

Он моргнул и раскраснелся:

— А… Малышка Амочка. Ну как же! Как поживает твоя тетя Агата? Еще замуж не вышла?

«Господи! Не свихнулся ли ты, старый дед!»

Конечно, вслух я этого не сказала. Сказала другое:

— Боже упаси! Она так часто вас вспоминает…

— Ась?

— Вас, говорю, вспоминает. Места себе не находит, — это я уже тихо буркнула.

— Неужели, — он хитро мне подмигнул. — А мне казалось, что она увлечена моим сыном, Юрием.

Ну вот. Вышла непростительная осечка. Я покраснела, пролепетав:

— Прошу прощения.

— Да ничего, — он жестом пригласил меня занять соседний стул, — откуда же тебе знать, что у них с Юрием произошло. Сын мой — ветреник. Укатил в Канаду, только его и видели.

— Мне очень жаль, — я не хотела садиться на предложенный стул, потому что сдуру напялила бархатные штаны. И мне даже страшно было представить, во что они превратятся, опустись я в эту пыль.

— Ну да ладно. Чего это ты решила почтить своим вниманием старика? Неужто учишься у нас?

— Нет, вы мне льстите. Я уже давно кончила учиться.

— Ась?

— Не в этом дело! — если так и дальше пойдет, я сорву голос.

— А где ты учишься?

— Да не учусь я!

— Бедная девочка. Как же в наши дни без образования? — Он сочувственно покачал головой. — Нынче ведь каждый обалдуй при дипломе. Неужели мама не наставила тебя на путь истинный?

«Господи боже!» — я рухнула на стул, забыв о штанах. Вести светскую беседу было невозможно, а потому я сразу перешла к цели своего визита. Вытащив из сумки тетрадный листок, положила его на стол:

— Вот, Натан Яковлевич, взгляните, пожалуйста.

— Что это? — он сощурился, разглядывая мои каракули.

— И мне бы хотелось знать.

— Как это к тебе попало?

— Ну… вообще-то это я нарисовала.

— Но ведь ты не просто так это нарисовала?

Удивительное дело, но глухота его прошла сама собой. Голос ожил и зазвучал. Он с интересом вгляделся в рисунок.

— А где оригинал?

— Видите ли…

— Ну вижу я, вижу! — неожиданно разозлился он и покраснел как рак. Золотая кисточка на его феске нервно затряслась. — Я гоняюсь за оригиналом уже много лет, а тут приходит девица без всякого образования с рисунком тесьмы. Не приснился же тебе этот ultima ratio, в самом деле?!

— Ultima ratio?

— Последний довод. Гм… Как же это… Наверное, ритуальная тесьма.

— Ритуальная тесьма? — у меня перехватило дыхание.

— Что ты все переспрашиваешь?

— Простите, я не совсем готова…

— Это ты нарисовала? — он прищурился.

— Я.

— Где видела?

— Господи, тут хуже, чем на Петровке.

Он схватил меня за локоть, да так сильно сжал свои на первый взгляд хиленькие пальцы, что я губу закусила от боли.

— Послушай, Амочка, скажи мне лучше, детка, где ты это увидела. Такого ни в одном музее нет. Ну?

— Ну, я… это…

Да я понятия не имела, как рассказать старику обо всем, что со мной приключилось. Или хотя бы как рассказать ему о том, где я видела этот чертов ultima ratio!

— Ну хорошо, — он вдруг вскочил, засуетился, полез на ближайшую полку и заработал руками, как ненормальный. На пол полетели книги вперемешку с листами бумаг. Парочка листов сделала плавные витки в воздухе и опустилась мне на колени.

Боже мой, сколько же пыли поднялось под потолок! Я чихнула.

— Вот! — он громыхнул о стол толстенным томом, раскрыл его, полистал и наконец с торжеством ткнул пальцем в цветной рисунок. — Смотри сюда!

Я ахнула. На рисунке была изображена та самая тесьма, которой задушили господина Боккаччо и Лолу и которую я все воскресенье рисовала на тетрадных листах.

— Что ты об этом скажешь?

— А вы что скажете?

Я ничего не понимала. Тем более что книга была явно старинная, разумеется, не на русском языке писанная.

— Впервые эта штука появилась задолго до того, как ее изображение смогли воспроизвести в печати. Вот этой тесьме более пятисот лет. Ее зарисовки и описание впервые встречаются в летописи некоего монаха Октавия, который озаботился этой штуковиной после того, как нашел ее на шее заезжего храмовника… Нет, не в том дело…

— Ну расскажите, — взмолилась я, понимая, что он готов перескакивать с темы на тему, поскольку все эти истории уже выучил наизусть и они ему неинтересны.

— Там было странное происшествие. 1210 год, рыцарь Креста остановился в бенедиктинском монастыре под Неаполем по пути из Турции на родину. Он не был ранен, как раз наоборот, силен и беззаботен, много пил и молол всякую ересь. Во всяком случае, именно так утверждает Октавий. Договорился до того, что якобы и бога нет вовсе, а есть нечто выше, чему и бог, коли он был бы, непременно поклонялся. Еще этот крестоносец принимался не один раз за вечер спьяну проповедовать странные вещи о силе, разуме, в общем, Октавий не особенно уделил этому внимание, поскольку за подобные летописи его запросто могли сжечь на костре в то время. Одним словом, тот крестоносец разгулялся на славу. А наутро его нашли задушенным вот этой самой тесьмой. И Октавий впервые назвал эту тесьму ultima ratio, что в переводе с латыни означает «последний довод». Наверное, он имел в виду последний довод в пользу существования бога. Мол, поди и сам убедись, кто там на небе.

Вы можете представить, что со мной случилось после такого рассказа?! У меня разноцветные круги перед глазами поплыли.

— А этот Октавий не был лишен чувства юмора, — выдавила я из себя.

— Это точно. Монаха так потрясло событие, что он принялся искать свидетельства появлений тесьмы. И собрал немалый архив. В одной только библиотеке его монастыря насчитывалось не менее десяти упоминаний о ней. Поначалу тесьму называли adversa fortuna, то есть «злой рок». Ею были задушены совершенно не связанные между собой люди: некий венецианский купец, в свое время бывавший в Турции, два храмовника из ордена тамплиеров, ростовщик во Флоренции. Все, разумеется, в разное время с промежутком в десятки, а то и в сотни лет. О «злом роке» упоминает папа Климент V. Есть и другие источники. Лет пятнадцать назад я заинтересовался этой тесьмой, поскольку однажды, узнав о ней вскользь, вдруг случайно натолкнулся на сообщение британской полиции о том, что пожилой адвокат и его супруга были найдены в своем особняке в Лондоне, задушенными странной тесьмой. Я подумал, что это жестокие шутки какого-нибудь маньяка, начитавшегося древних фолиантов. Но, бог мой, когда я вскрыл эту тему, то оказалось, что подобные преступления время от времени происходили и происходят по всему миру. Уж не знаю, с чем это связано, но так есть на самом деле.