Дарья Дезомбре - Тайна голландских изразцов

Симон взял страницу в руки, прищурился и с восхищением воззрился на Машу:

– Браво! Это действительно иврит.

Он перевел взгляд обратно на изразцы. Медленно прочел: «Дом Розалинды. Подпол. Вторая четверть».

Он вопросительно поглядел на Машу, но она ошеломленно молчала, переваривая информацию, к которой ей пришлось идти столь окольными, трудными и опасными путями.

– И все? – спросила она.

Симон кивнул:

– Ну да.

– А улица? – умоляюще посмотрела на него Маша. – Где находится этот самый дом Розалинды?

Симон пожал плечами.

– Не знаю. Больше тут ничего нет. Может быть, существовали другие изразцы? Просто затерянные во времени и пространстве? Все-таки больше четырех столетий прошло.

– Нет, – покачала головой Маша. – Я почти уверена, что других изразцов этой серии не существует.

Симон ободряюще ей улыбнулся:

– Знаете, такой результат – это уже победа. Думаю, вы справились с заданием.

Маша бледно улыбнулась в ответ – обида жгла ее изнутри: неужели это конец?! Тот финиш, ради которого она пересекла пол-Европы, потеряла кучу времени и сил? Все, ради чего, возможно, убивали этих несчастных в Москве и в Брюгге?

Разочарование так ясно было написано на Машином лице, что Симон приобнял ее за плечи, пытаясь утешить.

– Хватит, Мари! Уверен, на площади Саблон найдется бар, который сможет вас, кхм, подбодрить.

– Я не знаю, – мрачно ответила Маша.

– Это был риторический вопрос, – подмигнул Симон. – Как раз-таки тут такой и имеется. Гран-де-Сель – слыхали? Ну конечно же, нет. – Он неумолимо увлекал ее к двери. – Вы же, кроме своих архивов, небось ничего в Брюсселе-то и не видали. На «Писающего мальчика» хоть ходили поглазеть?

Маша помотала головой.

– Вот и славно. Возле Гран-де-Сель писающих мальчиков после полуночи – хоть отбавляй! А все от нехватки общественных туалетов. Пойдемте, Мари, зальем вашу грусть по-бельгийски.

– Это как? – спросила Маша, уже выходя на прохладную, дышащую недавним дождем площадь перед темнеющей громадой церкви.

– Это пивом, – доверительно шепнул ей Симон. – Хотя вы, конечно, можете сделать это и по-вашему, водкой. Какая-нибудь вариация на водочную тему там точно найдется!

И он торжественно толкнул стеклянную дверь, за которой было тепло, звучал протяжный голос Пресли, а вокруг барной стойки, перекрикивая друг друга, толпились многочисленные любители ежевечернего пития в приятной компании.

Маша поднялась в свою комнату в отеле только к часу ночи – с горя она справилась с огромной кружкой нелюбимого ею пива, и голова от усталости и алкоголя казалась тяжелой, как та самая кружка. Она рухнула в постель, но в бока впилось что-то острое. Ах да! Изразцы.

Маша села и стала собирать плитку, сложила ее в несколько стопок на подоконник. Качаясь, вернулась обратно в постель и мгновенно уснула. Проснулась она так же внезапно и широко распахнула в полной темноте глаза. Что-то важное только что пронеслось в ее голове – то ли сон, то ли воспоминание, настолько существенное, что силой вырвало ее из объятий Морфея. Маша вспомнила свой первый день в Брюсселе, прогулку по кварталу Саблон, антикварную лавку и самого антиквара недалеко от бара Гран-де-Сель, где они только что с таким удовольствием провели время с Симоном… Что он тогда сказал про ее изразцы? С точки зрения эстетики той поры на них слишком много сюжетов: изразцы обычно лаконичны, заявил антиквар, либо персонажи, либо пейзажи, либо звери… Но у нее на изразцах городской пейзаж был так же существен, как и играющие дети. Маша нащупала в темноте выключатель – комнату залил слабый электрический свет. Не без труда выбравшись из постели, она села на прикроватный коврик и стала выкладывать давешнее панно из изразцов, но уже на полу. А разложив, легла обратно в постель и, подложив ладонь под щеку, несколько минут внимательно оглядывала картинку в целом, впервые не отвлекаясь на детей, а сконцентрировавшись на том, что их окружало. Эти дома, крыши, колокольня, церковная кровля с круглым витражом не были плодом воображения неизвестного художника, поняла она. Это была улица. Конкретная улица в конкретном городе. Где стоял дом Розалинды.

Иногда достаточно сойти с поезда под звуки бравурного «Москва – златые купола», как телефон начинает истошно трезвонить в кармане с хорошими новостями.

– Привет! – Голос Камышова звучал приглушенно. – Хорошую новость хочешь?

– Кто ж ее не хочет. Валяй.

– Помнишь, ты перед отъездом велел мне покопаться в прошлом некоего Леонтьева Николая? Ну, официанта из «Пушкина», вдруг заинтересовавшегося антикваром.

– Ну. – Андрей, придерживая трубку плечом, спешно закуривал: в поезде он решил не курить и уже сто раз пожалел, что не полетел обратно самолетом, пусть бы это и стоило ему многочасовых пробок из Шереметьево.

– Вот как у тебя это получается? – Камышов завистливо шмыгнул носом.

– В смысле? – Андрей вдохнул в себя первую порцию никотина, и его несколько отпустило.

– Быть правым! Ведь когда ты на Петровке гнал про этого пиромана, который до сих пор жив, над тобой кто только не ржал!

– Да? – нахмурился Андрей. А он-то был и не в курсе, что служил местным клоуном. – И что?

– А то, что твой Леонтьев покончил с собой! – торжествующе заявил Камышов.

Андрей после выразительной паузы поинтересовался:

– И это твоя хорошая новость?

– Э… – несколько смутился Камышов. – Для Леонтьева, прямо скажем, не очень хорошая, но для твоей версии…

– Так при чем здесь огненный Славик?

– А при том, что Леонтьев – это он и есть! Он оставил записку – мол, так и так, в моей смерти прошу никого не винить. Стыдно за прошлое, то-се.

– С чего бы это ему вдруг стало стыдно за прошлое? – недоверчиво переспросил Андрей, уже махнув рукой частнику и коротко назвав адрес, по которому его нужно везти: Петровка, 38. Тот кивнул, даже не пытаясь торговаться.

– Ну, не знаю. – Рыжий лейтенант стал задумчив. – Мало ли. Может, какой предел есть в преступлениях, за которым…

– Все автоматически начинают каяться? – усмехнулся Андрей. – Шиш тебе, старлей. А может, это вовсе не он? А просто один из его мозгами двинутых последователей?

– Да он это, он! – оскорбленный недоверием, возмутился Камышов. – В записке описал, как из тюрьмы сбежал – лаз прорыл с зоны до ручья, даже точное место называет, где на поверхность выбрался. Пока все там метались в пламени, орали, а лагерное начальство пыталось потушить пожар, он уже далеко убёг!

– Ладно. – Андрей знаком приказал водителю припарковаться к обочине. – Пришли мне эсэмэс адрес Леонтьева, у меня его нет при себе. И дуй туда же.

– Есть дуть туда же!

– Стоп. Это еще не все. Найди телефон полковника Анищенко – начальника лагеря в Верхних Лялях. Объясни ему, как сбежал Славик. Пусть подтвердят нам наличие лаза, если уж он нам даже точное место оставил. Скажи, что это срочно. Все, теперь отбой. – Андрей повернулся к терпеливо ожидающему «леваку»: – Смена курса, командир. Нам надо во Владыкино.