Елена Гордеева - Не все мы умрем

Женщина закачалась на скамеечке взад-вперед, вцепившись руками в сиденье, и всхлипнула.

Евгения, чтобы не испугать ее, тихо сказала:

— Простите, пожалуйста, я была сейчас на могиле матери и иду мимо. Мне показалось, вам плохо. Вам помочь?

Старушка подняла на нее выплаканные ввалившиеся бесцветные глаза. Помотала головой. Потом разлепила губы и произнесла:

— Три раза фотографию ставила сыну, три раза ее сбивали.

— Это он? — спросила Евгения, имея в виду снимок в полиэтилене на плите.

Старушка молча кивнула.

— Я понимаю ваше горе. Такой молодой, тридцать пять лет — и умер.

— Он погиб, — отозвалась старушка, глядя на фотографию.

— Самолет?

— Нет, в машине. Но хуже, чем самолет. Его, бедного, еле оттуда вытащили. Смотреть не на что — головешка! В закрытом гробу хоронили, даже не довелось на прощанье поцеловать.

Старушка заплакала.

— Он жив, — сказала Евгения.

Старушка вздрогнула, но Евгения продолжала:

— Все мы после смерти живы, только по-другому. — Она обвела глазами кладбище. — И я думаю, ваш сын следит за вами и заботится о вас.

— Я пенсию за него повышенную получаю, — сказала старушка.

— Ну вот видите!

— Сослуживцы его иногда приходят, продукты приносят.

— Ну вот видите, — повторила, как эхо, Евгения, — говорю вам, он жив.

— Спасибо тебе, доченька, на добром слове.

— Вспоминайте, что он жив, и вам станет легче. До свидания.

Евгения пошла прочь, исподлобья глядя по сторонам. Очень уж это было рискованно с ее стороны.

Сидя в машине и двигаясь в толчее города по переполненному шоссе Энтузиастов, Евгения уже знала, как Мокрухтин вышел на двойную жизнь Соколова — случайно. Так же проходил по кладбищу от могилы своей матери, из любопытства глазел по сторонам и увидел на памятнике знакомое лицо или старушку с фотографией в целлофане. И мигом сопоставил обстоятельства. А дальше — досье на Соколова. Если Иван — кагэбэшник из «альфа-бета-гаммы», то кто же такой Соколов? Ответ на этот вопрос должен быть в ненайденном тайнике. Не найден он потому, что не хватает деталей, мельчайших подробностей, о которых Михаил не упомянул в силу их незначимости (по его мнению) для дела.

Она свернула на Гоголевский бульвар. Заехала во двор особняка, закрыла машину, скрылась в здании.

Минуту спустя мимо ее офиса проехал Герман на «копейке», озадаченный тем: что делала на Калитниковском кладбище эта странная женщина?

Он чувствовал: опять она его опережает. Только в чем опережает, он не знал.

Войдя в офис, Евгения увидела женскую сумку, валяющуюся на столе рядом с компьютером, компьютер выключен, а под столом кто-то возится. Евгения перегнулась через стол:

— Что с тобой?

— Потеряла, — из-под стола появилось раскрасневшееся лицо Таечки. — Он подарил мне помаду, которую по телевизору рекламируют и которая не оставляет следов, а она прыг — и укатилась!

— Звонил?

— Все нормально, договорился. — Таечка растянула губы и провела по ним ярко-красной помадой — и Таечка исчезла, остались одни губы, губы шевелились, произнося слова, но девушки заметно не было. — Завтра вечером в Ульяновске они встретятся с Малинычем. Барсуков сегодня уже не вернется…

Это Евгения понимала и без слов: раз Таечка красит губы помадой ядовитого цвета, то он точно не вернется.

— …И если я тебе не нужна, то я отчаливаю. — Губы Таечки сложились бантиком, потом расплылись в улыбке, и, даже когда она ушла, Евгения еще некоторое время видела перед собой красные гроздья рябины.

Женщине, оказывается, так легко отвлечь от себя внимание, достаточно изменить привычный спокойный цвет помады на вызывающий, как все будут вспоминать лишь то, на чем задержался их взгляд. А если к тому же женщина незнакомая, то черты лица незнакомки могут вообще нивелироваться из-за одного яркого пятна вместо губ. «Надо взять на вооружение», — подумала Евгения, открывая дверь в свой кабинет.

Первым делом она позвонила домой, к телефону никто не подошел — уехали, потом на вахту:

— Матвей Иванович, в котором часу вы уходите домой?

— В восемь, Евгения Юрьевна.

Она посмотрела на часы — семь.

— У меня к вам будет огромная просьба.

— С превеликим удовольствием.

— Я постараюсь успеть до восьми, но если не успею…

— Я подожду, — охотно согласился георгиевский кавалер, даже не вникая в суть дела. Действительно кавалер! Какое старое и забытое слово! Сейчас так ни одного мужчину не назовешь — кавалеры выродились. Есть мужья, любовники, следователи, прокуроры, космонавты, а кавалеров нет. А жаль!

— Спасибо, Матвей Иванович.

Теперь — к делу. Видеокассета — вещь неудобная, и не только потому, что достаточно объемный предмет, а потому, что с нее никак не сделаешь качественный снимок. В принципе сделать можно: либо с экрана телевизора, либо с Магнитки запись перевести на оптическую пленку — и печатай фотографии. Но в том и другом случае — очень низкое качество. Евгения выбрала третий вариант — перевести на CD. Это тоже время, зато печать снимка на лазерном принтере — секундное дело.

И работа пошла. Неправда, что все женщины с техникой на «вы». Евгения общалась с ней свободно. Без пятнадцати восемь из принтера выскочил листок формата А4 с изображением превосходного качества, которого любителю не достигнуть, если только у него не «NICON»-aвтомат. А без десяти она сканировала могильный обелиск самому себе господина Соколова, увеличила изображение и распечатала.

На чистом конверте без обратного адреса, позаимствованном у секретарши, Евгения на принтере напечатала адрес Банка развития столицы, вложила в конверт два приготовленных листка и заклеила его. Ровно двадцать ноль-ноль.

Весь архив Мокрухтина Евгения сунула в целлофановый пакет и обмотала его скотчем. Закрыла свой кабинет, закрыла офис и с очаровательной улыбкой на губах появилась перед георгиевским кавалером.

— А где смена?

— Переодевается.

Матвей Иванович тоже переоделся, в сером костюме и без орденов, с белой окладистой бородой, он был похож на швейцара дорогого отеля.

— Мне не к кому больше обратиться, — сказала Евгения, глядя прямо в глаза старика. — Этот пакет я не могу оставить в офисе и не могу его взять домой. Но завтра он мне понадобится.

Старик открыл портфель, в котором стоял термос и лежали газеты:

— Кладите. Завтра принесу.

— Спасибо. И еще: опустите, пожалуйста, конверт в почтовый ящик где-нибудь около вашего дома.

— Рад служить. — Кавалер склонил седую голову в почтении.

Евгения возвращалась домой пешком, а за ней по пятам следовал Герман, фиксируя все отклонения от маршрута: мороженое, булочная, молочный магазин, парфюмерия…

За машинами «скорой помощи», в которых везли Завадского и Ивана, ехал синий «Форд-скорпио».