Анатолий Степанов - День гнева

- Не за что премию давать, Саня, - заметил Казарян.

- Премию надо платить не за наш навар, а за его работу. Премирую, обязательно премирую! - еще раз поубеждал себя Смирнов. - А теперь, ребятки, ваше мнение о привязке Федорова к нашему делу.

- Дурачок, ослик на всякий случай, используется в темную. Пустышка, Санек, полная пустышка, - безапелляционно заявил Казарян.

- Меня смущает подпись в телеграмме - Федоров, - подкинул материал для размышлений Смирнов.

- Наверняка, телеграмма факсимильная. А подпись в банке Федоров оставил во время длительного своего пребывания за бугром. Курдюмов его, наверняка, в Женеву свозил для оформления фиктивного вклада. А телеграмма из Москвы - доверенность на анонима под числом. Вот и все пироги. Федоров теперь никому не нужен.

- Даже мне, - грустно подтвердил Кузьминский.

- Вы согласны с алькиным резюме? - спросил Смирнов и осмотрел своих бойцов. Бойцы согласно покивали. - Ну, с почином нас. Первые реальные результаты расследования. До конца развернуть пустышку - это тоже результат. И вдобавок - Алуся.

- Моя старенькая и вдруг совсем новенькая Алуся, - мечтательно вспомнил о любимой Кузьминский. И не удержался, повторил заразительный казаряновский куплет: - Ах, эти девушки в трико, так сердце ранят глубоко!

31

С давних пор они полюбили существовать в этом казенном доме ночами. И революционные, и послереволюционные, и пятилеточные, и военные, и оттепельные, и застойные, и перестроечные, они размышляли и действовали в ночи, когда ординарный обывательский мир, управляемый животными инстинктами, беззаботно и бессмысленно спал.

Англичанин Женя, лицо которого частично (челюсть и рот) было освещено строгой, удобной и дорогой настольной лампой, сидел за письменным столом, рассматривая, видимо, свои нежные руки, лежавшие на ослепительно яркой лужайке столешницы. Настольная лампа нынче была единственным источником света в громадном кабинете, и поэтому силуэт плейбоя Димы еле просматривался на фоне деревянной панели стены, вдоль которой плейбой прохаживался.

- Почти с нулевым допуском можно предложить, что Смирнов стопроцентно вычислил так называемый светский круг Курдюмова, - сделал окончательный вывод Англичанин и указательным пальцем правой руки волчком раскрутил на сверкающем зеленом сукне сверкающее автоматическое золотое перо.

Плейбой, привлеченный необычным сверканием, приблизился к письменному столу и стал видим - в изящном и легком двубортном костюме, в ярком, по нынешней моде, галстуке.

- Вычисляют теоретики, - сказал он. - Пропустил через сито, отсчитал возможных, обнюхал проходящих, безошибочно определил тех, кого надо и пошел копать лисьи норы. Фокстерьер, чистый фокстерьер!

- Мастер, - поправил плейбоя Англичанин. - Маэстро. А наши вожди вот таких пораньше, с глаз долой, на пенсию! Их что, вождей-то наших, человеческое уменье раздражало, а Дима?

- Ага, - подтвердил Дима. - Особенно когда это уменье и не пряталось, а показывалось: делается все это вот так, вот так и вот эдак. Когда профессионал таким образом покажет и расскажет, вождю обидно становится: ясно все, вроде просто и остроумно, а он, вождь, и не допер. Раз не допер, значит, тот, кто проделал все это, вождя перестает уважать. А если вождя не уважают, он уже и не вождь вовсе. И тут же приказ: не уважающего - с глаз долой.

- А мы? - спросил Женя.

- Что мы?

- Как мы уцелели?

- Мы-то... - плейбой мечтательно улыбнулся. - У нас тайна, Женя, тайна ужасная, тайна прекрасная, тайна вдохновляющая, тайна содрогающая, тайна направляющая. Мы не люди, Женя, мы лишь медиумы, инструмент, через который вожди знакомятся с подходящей в данный момент тайной. Инструмент этот доносит до вождей тайну, и они, обладая ею, становятся над толпой простых смертных, как боги.

- Хорошо мы жили, а Дима? - спросил Англичанин.

- Хорошо-то, хорошо, да ничего хорошего, как пела когда-то Алла Борисовна Пугачева, - ответил неопределенностью плейбой.

- А сейчас лучше? - допытывался Англичанин.

- Проще.

- Угу, - согласился Англичанин Женя. - По-простому решили: в ближайший понедельник я из этого кабинета выметаюсь.

- Иди ты, Женька! - искренне удивился плейбой, вмиг потеряв европейский лоск. - Столковались, значит, подлюги!

- Столковались. Обидно, конечно, в кабинет без комнаты отдыха переезжать, но что поделаешь... Дела-то остаются за нами. - Англичанин, решив покончить с лирикой окончательно, кнопкой на столе включил общее освещение, тем самым обозначив начало деловых переговоров. - Что делать нам с так называемым светским кругом?

- Краснов, актрисочки, Алуся наша всем любезная, Пантелеев с Прутниковым - пустые номера. Пусть твой фокстерьер копает до усрачки.

- Федоров?

- Наплевать и забыть. Он даже полезен, потому что много времени у них отнимает. Опасен - Савкин!

- На заметке, - отметил Англичанин Женя. - Как по твоему ведомству? Как Зверев?

- В порядке. И не более. Пусть пока действует.

- А он хорошо действует, да Дима?

- Нравится он тебе.

- Ага. Люблю интеллигентов.

- Простите, я очень жалею старушек. Но это единственный мой недостаток, - продекламировал ни к селу, ни к городу плейбой.

- Это откуда?

- Из Светлова, Женечка, из замечательного советского поэта Михаила Светлова.

- А я уже подумал, что это у тебя такой единственный недостаток. Хотя теперь твердо знаю, что такого недостатка у тебя быть не может.

- Это я-то не жалею старушек?

- Ты никого не жалеешь, Дима.

- Кстати, как и ты, Женя.

32

Второй день Сырцов основательно сидел на Василии Федоровиче. Основательность сидения предопределило перспективное существование треугольника: Юрий Егорович - Курдюмов (через записку) - Василий Федорович, в котором в качестве биссектрисы пунктиром обозначился давний Смирновский знакомец Александр Петрович Воробьев. Этот, после того, как на него довольно бесцеремонно надавил отставной хромой полковник милиции, дал кое-какие исходные. Итак, Василий Федорович Прахов. 49 лет, женат. Двое детей. Сын по окончании МГИМО корреспондент АПН. Дочь - искусствовед, совладелица частной художественной галереи.

Подходящее образование детям Василий Федорович сумел дать потому, что в свое время активно занимался комсомольской работой, которая вывела его во Внешторговскую Академию, а потом во Внешторгбанк, где и дослужился до начальника управления.

А вдруг - рисковый какой человек! - два года тому назад Василий Федорович смело поломал партийно-государственную карьеру и на утлом суденышке финансово-экономического опыта и образования бесстрашно ринулся в бурный океан частного предпринимательства. Постепенно, незаметно и неизвестно откуда появился начальный капитал, довольно внушительный, кстати, для начала и, как сказал Жан-Жак Руссель, завертелась карусель. Обзаведясь капиталом, фирма выдумала себе загадочно громкую аббревиатуру, цифры и буквы которой замелькали на экранах телевизоров, на громадных фундаментальных афишах, прикрепленным к многочисленным московским брандмауэрам, на заборах новостроек (заборов много, а новостроек мало), на афишках, которые попадались даже в щепетильном метрополитене.