Андрей Бондаренко - Ремарк и миражи

Неожиданно раздался звон разбитого стекла.

Роберт обернулся: это седенькая благообразная старушка, занимавшая столик у самой входной двери, неловко смахнула со столика чашечку из-под кофе.

«Это она от волнения — смахнула», — уточнил педантичный внутренний голос. — «Прочитала что-то в утренней газете, вот, и разволновалась. Даже на ноги вскочила…».

Старушка, тем временем, разразилась целым потоком трескучих испанских фраз: то ли ругала кого-то, то ли, тыкая морщинистым пальцем в газетный текст, причитала.

Только примерно через три минуты она полностью выговорилась и, вручив подошедшему официанту мятую денежную купюру, покинула заведение.

— Что случилось с бабулей? — спросил Роберт. — Из-за чего она так разволновалась?

— Это, знаменитый «маньячный» инспектор, сугубо по твоему профессиональному профилю, — многозначительно усмехнулась Инни.

— Серьёзно?

— Серьёзней не бывает. Вот, послушай. Перевожу максимально близко к услышанному. Практически дословно. Итак…. «А я вам всем — что говорила всё это время? Маньяк это. Точно вам говорю. Точней не бывает…. И в прошлом году было то же самое. Помните? Весной он убивал археологов. Летом — заслуженных пенсионеров из «Эскадрона смерти». И этой весной двух археологов на тот Свет отправил. А вчера — очередного бывшего сотрудника спецслужб…. И куда только смотрят полиция и Прокуратура? Почему все эти убийства до сих пор не объединены в одно дело? Почему, я вас спрашиваю? Одни бездари и коррупционеры вокруг, куда не плюнь. Зла, прямо-таки, не хватает…. Пойду домой, буду писать письмо нашей законной и активной Президентше. Пусть срочно вмешается в ситуацию и всё разрулит. Так его и растак…». И как, милый, тебе этот яркий и неадекватный монолог?

— Ерунда, — легкомысленно отмахнулся Роберт. — Я нахожусь в заслуженном отпуске, и сейчас маньяки меня не интересуют. Совершенно, совсем и ни капли. Тем более, аргентинские…. А что это за «Эскадрон смерти», о котором упоминала разговорчивая старушка?

— Так в здешнем народе называют одну из аргентинских спецслужб. Некий аналог американского ЦРУ и русского КГБ. Но, естественно, с аргентинским национальным уклоном…. Рассказать тебе поподробней? То есть, в расширенном порядке?

— Конечно. Время пока терпит.

— Слушай, Робби…. Упомянутая спецслужба была создана — по инициативе сурового генерала Хуана Перона — в далёком 1946-го году. Тогда она называлась — CIDE, то есть, «Координация Государственной информации». Потом, в 1955-ом году, мрачного диктатора Перона успешно свергли, а службу переименовали в — SIDE, то есть, в «Секретариат Государственной Информации». Ну, а простые люди всегда величали эту организацию либо — «Разведывательным секретариатом», либо — «Эскадроном смерти»…. Чем занимался вышеозначенный «Эскадрон»? Национальной безопасностью страны, конечно же. Но только с точки зрения тех, кто находился — на конкретный момент — у Власти. А среди них, естественно, было немало профессиональных и потомственных военных. То бишь, SIDE — по своей глубинной сути — являлась тайной полицией, осуществлявшей многоуровневую разведку среди повстанцев, профсоюзов, оппозиционных партий, а также всех других организаций, которые имели антиправительственную направленность. Естественно, речь шла и о физическом устранении наиболее-одиозных политических противников. О достаточно активном и умелом устранении, я имею в виду…. В 1983-ем году аргентинских военных, наконец-таки, окончательно отстранили от государственной Власти. Но SIDE ещё долго продержался, причём, по самым различным объективным и субъективным причинам. И был официально расформирован только в 2001-ом году.

— Официально?

— Это точно, — заговорщицки подмигнула Инни. — Мол, распустили запятнавший себя «Эскадрон» и создали взамен ему несколько мирных и насквозь демократических конторок: «Национальная школа разведки», «Разведывательное сообщество Аргентины», что-то там ещё…. Но простой народ-то не обманешь. Все прекрасно знают, что «Эскадрон смерти» до сих пор жив, здоров и, отнюдь, не дремлет. Мол, сложно без него, родимого, оперативно решать накопившиеся — за долгие-долгие годы — проблемы…

— Я догадываюсь, откуда ты почерпнула эту специфичную информацию, — насмешливо прищурился Роберт. — И даже — в каком конкретно приморском городе.

— Но-но, милый. Не стоит обсуждать эту скользкую и туманную тему. Особенно, находясь здесь, в беспокойном и непредсказуемом Буэнос-Айресе…

Успешно покончив с завтраком, молодожёны покинули безымянный ресторанчик и бодро зашагали по улицам, проспектам и переулкам Буэнос-Айреса.

— И как тебе сам город? — через некоторое время поинтересовалась Инэс. — Нравится?

— Безусловно, — улыбнулся Роберт. — Напоминает сразу многие европейские города. Местами — Барселону. Где-то — Вену. В чём-то — Париж. Есть, короче говоря, в облике современного Буэнос-Айреса нечто, безусловно, симпатичное и неповторимое. И чёткая городская аура ощущается — личная, лёгкая и, так сказать, до невозможности загадочная и таинственная…

— У этого города — несколько полноценных и сугубо-личных аур. В «тихом и буржуазном центре» (по выражению вчерашнего таксиста), она одна. В новостройках — совсем другая. В рабочих кварталах и откровенных трущобах — третья…. А местные девушки? Нравятся?

— Ничего, симпатичные. А ещё и длинноногие, в коротеньких завлекательных юбочках. Только…э-э-э, какие-то…

— Какие?

— Глазастые. В том смысле, что так и «ощупывают» тебя любопытными и заинтересованными глазами. А ещё и улыбаются — с долей дежурного заигрывания.

— Почему же — с долей? — слегка обиделась Инни. — Конечно, заигрывают. Причём, откровенно и однозначно. Ты же у меня — красавчик писанный. Вылитый Роберт Локамп из «Трёх товарищей».

— Да, ладно тебе.

— Ничего и не ладно. Красавчик. Я сказала…

Они спустились в душное аргентинское метро, не без труда втиснулись в давно-некрашеный вагон и проехали несколько станций. Потом — по противно-дребезжавшему эскалатору — поднялись наверх.

— Какие же в Буэнос-Айресе шикарные и неповторимые платаны, — оглядевшись по сторонам, восхитился Роберт. — Высоченные, разлапистые, с очень густой изумрудно-зелёной листвой. И растут, такое впечатление, везде и всюду.

— Это точно, — согласилась жена. — И что с очень густой листвой. И что их здесь избыточно много…. А ещё у местных платанов есть одна характерная и эксклюзивная особенность. В осеннем мае месяце их листья резко-резко меняют свой ярко-зелёный цвет на тёмно-бурый и нежно-лимонный, а после этого — буквально за считанные дни — облетают. Местные жители говорят, что Буэнос-Айрес — по поздней осени — это один такой сплошной и нескончаемый листопад. Интересно было бы посмотреть…