Валерий Еремеев - Черный ангел

Пытаюсь поменять тактику и схватить его за ногу во время удара.

Карелин приближается ко мне, выбирая место, куда бы пнуть, но в момент размаха он, случайно запинается за вывороченный плугом ком земли и падает на землю на обе руки. Я не пытаюсь использовать его положение, чтобы напасть на него — он очень сильный и вряд ли у меня хватит сил, если начну с ним бороться. Пока он, бормоча под нос какие-то проклятия, встает, я уже нахожусь на ногах, на расстоянии в трех метрах от противника. Восстанавливаю дыхание.

Карелин несколько секунд смотрит на меня, а поняв, что я не собираюсь нападать первым издает негромкое первобытное рычание и двигается в мою сторону. Я же намерен пока только защищаться. Мои предыдущие попытки блокировать удары его мощных кулаков не принесли нужного эффекта, только слегка сбавили их силу, но зато порядочно травмировали мои руки, поэтому теперь от его взмахов я попросту уклоняюсь. Этому способствует еще то, что его несколько косолапые ноги не очень ловки и это дает мне возможность продолжать держать его на определенном расстоянии.

Сделав серию быстрых, но неудачных ударов по воздуху, он тоже меняет манеру боя, становясь более скупым в движениях и более сосредоточенным. Продолжая потихоньку наступать, он вытесняет меня с пахоты в сторону деревьев, где на твердой, поросшей желтой травой земле, он будет чувствовать себя более уверенно и опять удвоит усилия. За это время, мне удается провести одну короткую контратаку, во время которой, слегка смазываю ему по носу.

Из его рубильника начинает течь кровь, но он не обращает на это ни малейшего внимания. Оказавшись на твердом грунте, он набрасывается на меня с удвоенной силой. Мне все сложнее и сложнее уходить от его резких и точных движений. К моей удаче, во время одного из выпадов, он теряет бдительность, раскрывается, и я провожу хлесткий удар в живот. Удар болезненный, это видно по тому, как перекашивается его физия, но, тем не менее, он остается на ногах. Схватка продолжается в том же духе, пока ему не удается оттеснить меня к краю склона. Он не очень крутой, градусов в сорок-сорок пять, но если скатиться с такого, то наверняка можно что-нибудь себе поломать, а это будет означать конец. Карелин порядком устал, но зато между мною и началом склона остается всего пара метров. Еще немного и я окажусь на самом краю.

Продолжая напирать на меня, как танк, он снова, как мне кажется, забывает о защите, и я бью его в челюсть. Вернее пытаюсь ударить, потому что Карелин, который, проявив неожиданную для меня реакцию, отклоняется, ловит мою руку за запястье и, выкручивая ее, наносит два стремительных удара в солнечное сплетение. Я задыхаюсь и падаю на оба колена. Все — это конец. Он снова победно рычит и заносит кулак для окончательного удара.

И тут что-то происходит: он застывает в неподвижной позе. Рука его замирает в воздухе, рев переходит в стон, кулак выпрямляется в ладонь и прижимается к правому боку. Губы искривляются гримасой боли. Ртом он делает судорожные глотательные движение, как будто ему не хватает кислорода. У меня не то положение, чтобы ломать голову над происходящим, и я обрушиваю на него все остатки моей силы и энергии. Мой кулак вонзается в его расслабленный и незащищенный живот. Карелин подскакивает вверх, неловко падает и замирает.

Пошатываясь, я поднимаюсь на ноги. У меня такое состояние, что боли просто не чувствую. Зато я ощущаю сильную слабость и усталость. Стоя недалеко от поверженного врага, я жадно вдыхаю. Свежий чистый воздух придает мне силы. Я смотрю на Карелина и не испытываю к нему ни капли сострадания. Впрочем, он еще не вырубился, так как пострадал гораздо в меньшей степени, чем я. Мне бы сейчас не останавливаться, а продолжать массажировать его, пока он находится в таком положении, но что-то удерживает меня, чтобы не бить лежачего.

Карелин поворачивает ко мне свое лицо, и это оказывается непростительной его ошибкой. Несмотря на то, что гримаса у него страдальческая, блеск в его глазах дает мне понять, что он уже пришел в себя и теперь только ждет удобного момента, чтобы броситься на меня. Это решает все. Куда-то девается мое благородство, и я в одно мгновения сам почти превращаюсь в дикую тварь. Потом мне даже казалось, что я рычал как Карелин. Я собираюсь в комок, отталкиваюсь ногами от земли и приземляюсь точно на грудь лежащего врага. Громко хрустят ребра, слышится страшный то ли крик, то ли хрип.

Я смотрю на Карелина. Он в сознании, только глаза потеряли хищный блеск. Теперь они напоминают глаза вытянутой из воды и пролежавшей полчаса на берегу рыбы: матовые и безжизненные. Он смотрит на меня, и его окровавленные губы сворачиваются в неприятную улыбку.

— Твоя победа не полная. Осталось нанести последний удар, — хрипит он.

— Последний удар уже был, Карелин, хватит. Шоу закончено: я победил, ты мой раб и я могу делать с тобой, все, что захочу.

— Что ты хочешь делать?

— Доставлю тебя туда, где тебя уже давно заждались. Хищникам место в клетке.

Зная, что никуда в таком состоянии он не денется, я иду в поисках своего пистолета. Когда возвращаюсь, то вижу, что Карелин дополз до сухого дерева, того, что сравнивал со скелетом и при помощи оставшихся торчащих сучьев пытается подняться. Это ему удается, и он встречает меня стоя, опершись спиной о сухой ствол. Я не могу не удивиться силе воли этого человека. Из-зо рта при каждом вздохе вырываются какие-то черно-красные сгустки.

— Тебе нельзя сейчас двигаться, Карелин. Кажется, у тебя поломаны ребра.

— Разве ты надел мне на шею веревку, чтобы мне приказывать? Разве у меня не свободны руки? Запомни, щенок, никогда я, потомок детей Перуна, не буду рабом.

— Да этого мне и не надо, я просто применил к тебе твою собственную мораль, но драться мы действительно больше не будем. Ты не в том состоянии, хотя я поражаюсь твоей силе и выдержке. А если будешь выпендриваться, я раздроблю тебе выстрелом колено и отволоку к машине, где ты поменяешься местами с ее хозяином. А потом мы вдвоем с ним отвезем тебя ментам. Зачем тебе это? Ты же человек опытный и должен знать, что в тюрьме лучше иметь здоровые ноги, а не искалеченные.

Вместо ответа, он глядит куда-то в сторону от меня.

— Вот они, твои друзья-мусора, легки на помине. Спешат, опоздать бояться.

Опасаясь подвоха, я отступаю от него на пару шагов и оборачиваюсь. В самом деле, по полевой дороге по направлению к нам прыгает на ухабах бежевый бобик с синей полосой на корпусе. Чуть поодаль рулит белая «Волга» и тоже с полосой. Несмотря на ветер в их сторону, уже начинает доноситься рев двигателей. Мне почему-то становиться неловко перед Карелиным за то, что он может подумать, что это я навел.