Сергей Донской - В Россию с любовью

— Мы ему флягу приладим, товарищ лейтенант!

— Грелку!

— Со шлангочкой!

— Р-р-разговорчики!..

Взрослые мальчишки, получающие истинное удовольствие от военных игр. Им смешно, им весело. Когда пулеметчик расстреливал маленькие человеческие фигурки на лесной поляне, некоторые из десантников, может, и отводили глаза, но большинство из них плющили носы о стекла иллюминаторов, боясь пропустить самое интересное. И наверняка внутри вертолета было шумно не только от гула моторов, но и от азартных голосов, комментирующих происходящее внизу.

…Гля, гля, бежит!.. У, сучка! Вали ее! Вали!.. Есть! Е-есть!.. Ты видал, как у нее башка разлетелась, видал?..

Азарт безнаказанного убийства. Вкусившие его отличаются от тех, кто знает, что такое настоящий бой, от тех, кто ставит на кон собственную жизнь. В корне отличаются. Он у них гнилой, этот корень. Насквозь пропитанный трупным ядом…

— Ты со своим отделением пойдешь вдоль этой ложбины, Кузнецов. Дистанция между бойцами — десять метров.

— Есть, товарищ лейтенант.

— Связь со мной держи постоянно. Я буду корректировать направление движения.

Громов заметил в руках командира десантников небольшой прибор, напоминающий пульт для игры в некогда модный «тетрис». Это и был пеленгатор, с помощью которого велось наблюдение за радиомаяком, который теперь уплывал в неведомые дали. Бросив взгляд на экран, лейтенант сделал властную отмашку:

— Вперед! Объект уже примерно на полкилометра успел уйти.

— От-тделение… За мно-о-ой!

— Отставить крик! Не по грибы идем.

— Так и не на рыбалку, товарищ лейтенант, — возразил задорный мальчишеский голос.

— Поговори у меня, Карташов! Будет тебе сегодня рыбалка в сортире. А весь улов заставлю сожрать в индивидуальном порядке.

— Сухим пайком!..

— Жидким! Жидким пайком!..

— У-ху-ху… О-хо-хо!.. А-ха-ха!..

Постепенно удаляющееся похрюкивание десантников на этот раз звучало приглушенно. Перспектива внеочередного наряда пугала их больше, чем предстоящее задание. Только один из бойцов вдруг тревожно оглянулся на бегу, ощутив на спине взгляд, которым провожал его Громов. Оглянулся и резво потрусил дальше. Приказа прислушиваться к внутреннему голосу у него не было.

Оба мужика в военной форме, выбравшиеся из вертолета, первым делом не косточки взялись разминать, а совсем иные принадлежности своего организма. Один занялся вдумчивым орошением переднего колеса, второй предпочел заднее.

Бесшумно стелясь над землей, Громов помчался к ним вниз по склону, выбирая на ходу первую жертву. Пускать в ход оружие он не собирался, как не собирался давать такую возможность своим противникам. Обнаруживать себя было рано. Сначала нужно было как следует подготовиться к встрече с карательной экспедицией. К торжественной встрече, во всеоружии.

— Башка трещит, — пожаловался мужик, старательно смачивавший переднее шасси вертолета.

Громов вовремя заметил сухой валежник, который мог предательски хрустнуть под ногой, и перенесся через него бесплотным призраком. До противников оставалось не более трех десятков таких прыжков.

— Еще бы башка не трещала! — посочувствовал страдальцу боевой товарищ. — С такого бодуна да… ых… за пулеметом работать.

Он так и выразился: «работать». Ударники труда, мать их!..

— Я ж как та Анка, безотказный. Завсегда строчить готов.

— Анка безо всякого пулемета строчила…

— Ну, ейного приспособления мне боженька не дал. У меня — вот…

— Потому и башка у тебя раскалывается, что не тем строчишь. — Это была дружеская шутка.

— Пых-пых-пых! — А это, надо полагать, смех.

Слегка изменив направление, Громов бежал теперь прямо на пулеметчика, страдающего от головной боли. Он знал самое радикальное средство как от этой, так и от всех прочих хворей.

Мужики услышали его легкую поступь не раньше, чем до них осталось четыре метра.

— Ни х-х-х… — изумился пулеметчик, оглянувшийся через плечо. Он все еще продолжал орошать желтыми каплями траву и собственные ботинки, не подозревая, что это прозаическое занятие станет последним в его жизни.

— Стой! — потребовал с глупым видом его напарник. Этот, судя по наушникам и микрофону, из пулемета не стрелял, а лишь управлял вертолетом, облегчая задачу своему товарищу.

— …уя себе! — закончил запнувшийся пулеметчик свою мысль.

А Громов уже оттолкнулся от земли для завершающего прыжка.

В полете он заметил, что противник отнял одну руку от ширинки и вскинул ее вверх, заслоняя лицо от стремительно надвигающейся подошвы. Пришлось срочно подкорректировать удар. Нога врезалась мужику в верхнюю часть грудины, выбив оттуда короткий всхлип.

Оттого, что пулеметчик приложился спиной к корпусу вертолета, столкновение оказалось более жестким, чем ожидал Громов. Его буквально отбросило назад, и, чтобы частично сохранить равновесие, при приземлении ему пришлось опереться о землю рукой.

Пилот, выпучив глаза, схватился за кобуру. В пальцах его угадывалось проворства не больше, чем в сырых макаронинах. Такими непросто нащупать оружие, выхватить его и удержать в руке. Пусть занимается своим делом. Пока.

Не выпуская растерянного пилота из виду, Громов продолжил спарринг с первым противником.

Пружинисто распрямившись, он одновременно взмахнул левой рукой снизу-вверх, от себя. Это был картинный, но совершенно не опасный удар. Тыльная сторона ладони пришлась пулеметчику по нижней челюсти, заставив ее вскинуться чуточку выше. Зато правый кулак, полетевший вдогонку, поставил точку на несостоявшемся поединке. Он попросту сломал открывшийся кадык, раздробив все его хрящи о шейные позвонки. Громов давненько не пускал в ход этот смертоносный прием. Но и такой ненависти к врагу он тоже давно не испытывал.

Убитый пулеметчик еще только сползал вдоль борта на землю, выпуская из себя короткие, судорожные струйки мочи, когда его товарищ справился наконец с застежкой своей кобуры.

Громов перехватил его руку в самом начале движения. Пилот был вооружен добротным «Стечкиным» с традиционной предохранительной скобой над спусковым крючком. Его указательный палец, продетый в скобу, с честью выдержал испытание на излом. Подвела рука, давшая слабину в запястье.

— Уй! — горестно вскрикнул ее обладатель.

— Еще раз повысишь голос, убью, — предупредил Громов.

Пока он небрежно засовывал конфискованный пистолет себе за пояс, пилот лишь тихонько покряхтывал, тупо уставившись на свою кисть, вывернутую самым противоестественным образом. Должно быть, ему еще никогда не приходилось любоваться собственной рукой в столь неожиданном ракурсе.

— Как же я теперь? — тупо спросил он.

— Ты, ас, лучше радуйся, что легко отделался, — посоветовал ему Громов.