Станислас-Андре Стиман - Приговоренный умирает в пять

- Что ты имеешь в виду?.. Постой-ка, ты случайно не о Лазаре? В таком случае напомню тебе, что субчик вполне заслужил то, что его ждет. Сначала Габи Конти, потом Диана... По справедливости ему должны были отрубить голову дважды...

- Билли! Как ты можешь!.. Ведь мы знали этого человека, общались с ним, относились к нему с симпатией...

- Пардон! Ты - может быть,но не я!.. Стоит мне подумать, что Диана... Эй, чего это ты на меня уставилась?

Дото отвела взгляд.

- Нет-нет, ничего, дорогой! Ничего! - ("Хоть бы он никогда не догадался, что я знаю! - подумала она. - Что я с самого начала знала!") -Нальешь мне чего-нибудь? Только покрепче!

"Худшее осталось позади", - продолжала думать она. Стиснуть зубы, играть в неведение, не разговаривать во сне - и вскоре она вновь обретет "своего" Билли, заставит его напрочь забыть Диану, эту шлюху...

Когда Билли накидывал на плечи халат, внизу зазвонил телефон.

- Не бери трубку! - импульсивно воскликнула Дото, ощупью разыскивая свой пеньюар. - Пускай себе звонит! В такое время людей не беспокоят!

- А если это что-то важное? - возразил Билли. - Возьми "Чинзано" тамошние парни вообще никогда не спят! Лежи, только накройся, я принесу тебе зелья.

Однако пять минут спустя он поднялся с пустыми руками.

- Кто это был? - сонно спросила Дото.

- Медсестра из клиники Сент-Барб, - кратко ответил Билли, ища туфли. (Туфли он надевал всегда прежде любой другой части костюма.) - Вечером туда привезли с сердечным приступом Лежанвье. Он зовет меня к своему изголовью.

- Но зачем? Для чего? - простонала Дото. - Ведь ты не врач, чем ты ему поможешь?

- Вылазь-ка из-под одеяла! - вместо ответа скомандовал Билли. - И взболтай мне стаканчик коктейля! Да поживее!

Жан Паскаль-Порта проснулся не фазу. Стрелки на люминесцентном циферблате его дорожного будильника показывали четверть третьего. Телефон звонил без устали.

- Да, - буркнул он. - Что случилось?

- Телеграмма по телефону для министра юстиции. Свободной рукой Паскаль-Порта щелкнул зажигалкой и закурил "Кэмел".

- Давайте, я слушаю... - Но после первых же слов поправился: Пожалуйста, начните сначала.., Я записываю...

"Ну и повезло же мне!" - подумал он, повесив трубку.

Министр юстиции, его опекун и патрон, принял приглашение провести вечер - и ночь - у генерального прокурора в Кардо. В этой глуши не было даже телефона...

Предстояло будить шофера-корсиканца, выгонять корсиканскую машину в ночь на корсиканскую дорогу с корсиканскими поворотами.

"Не знаю, смогу ли я спасти жизнь тому парню, - думал он, по-военному быстро одеваясь, - зато своей придется рисковать, это уж точно!"

Билли Гамбургу так и не удалось увидеть Лежанвье - тот лежал под кислородным тентом. Но волю больного передала дежурившая в коридоре бдительная медсестра.

Мэтр Лежанвье пожелал, чтобы господин Гамбург до пяти часов утра подъехал на бульвар Араго и немедленно сообщил ему - по телефону или иным способом, - отложена ли казнь некоего Лазаря...

- Между нами говоря, мне кажется, ложь во спасение пошла бы ему на пользу, - понизив голос, закончила медсестра. - Похоже, он очень привязан к этому Лазарю.

Как ни давил шофер на педаль акселератора всякий раз, когда считал, что может сделать это без риска оставить своих детей сиротами, все равно было уже больше половины четвертого, когда автомобиль под проливным дождем добрался до Кардо.

Дом генерального прокурора высился темной громадой, не отыскать было даже входную дверь. Пришлось сигналить добрых десять минут, прежде чем где-то под крышей открылось окно.

- Что такое? Кто там?

Паскалю-Порта пришлось пуститься в долгие объяснения. Его зовут Жан Паскаль-Порта, он секретарь - и к тому же воспитанник - министра юстиции и привез ему срочное сообщение, от которого зависит жизнь человека...

- Хорошо, ждите! Тино спустится...

Злой как черт. "Старикан был злой как черт!" - рассказывал потом Жан Паскаль-Порта своей молодой жене, Маитэ Паскаль-Порта. И все же следует отдать министру должное: он выслушал посланца не перебивая, внимательно прочел - и перечел - продиктованную по телефону телеграмму.

- Очередная судебная ошибка?

- Выходит, так, мсье...

- Ну а вы этому верите?

- Даже не знаю.

- Который час?

- Скоро четыре, мсье.

Министр юстиции в третий раз, морщась, перечитал послание, нацарапанное на клочке бумаги,и Паскаль-Порта подумал, что, будь телеграмма на официальном бланке,она произвела бы на него более сильное впечатление.

- Так, ладно. Который час?

- По-моему, я уже говорил, мсье. Скоро четыре.

- А казнь назначена на...

- На пять часов, мсье.

- Если бы перед вами стоял выбор. Порта, что бы вы предпочли: приговорить невиновного или отпустить на волю преступника?

- Отпустить на волю десять преступников, мсье.

- Кто привез вас сюда?

- Некто Сандрини, сыродел.

- Он еще здесь?

- Да, мсье. Должно быть, пьет бранду [Бранда - корсиканская виноградная водка].

- Сколько ему понадобилось времени, чтобы добраться сюда?

- Минут пятьдесят.

- Вниз он, должно быть, съедет быстрее?

- Видимо, да.

- Из Бастии я позвоню, - вслух размышлял министр, - или же дам радиограмму... однако, боюсь, будет уже слишком поздно.

Сандрини, узнав, что речь идет о спасении жизни осужденного, кстати вспомнил, что его зятю Пьетро тоже пришлось расплачиваться за другого, и гнал вовсю.

Дорогу он знает как свои пять пальцев. Господа могут ему довериться. Он домчит их за полчаса. Слово Сандрини.

Не вписавшись в последний поворот, автомобиль мягко опрокинулся в кювет.

Со дня вынесения приговора Лазаря каждую вторую ночь терзал один и тот же кошмар...

Его вырывали из забытья удары молота. В камеру вползал грязно-серый рассвет.

Перед ним строго и торжественно стояли мужчины в черном. Один из них, восково-бледный, был в куртке; второй - в одеянии священника; у третьего, с румяным лицом, был твердый целлулоидный воротничок; четвертый походил на мэтра Маршана, его адвоката, но словно съежился до неузнаваемости - этакий Маршан-пигмей...

Один из вошедших, худющий - кожа да кости, - официально-безразличным тоном провозглашал: "Ваше прошение о помиловании отклонено..."

Священник говорил: "Мужайтесь,сын мой..."

Человек с румянцем, отвернувшись, извлекал из продолговатого черного ящика лязгающие инструменты: ножницы, машинку для стрижки волос. Потом он молвил: "Час настал..,", и последний удар молота, доносившийся из-за двери, ставил завершающую точку.

В эту ночь Лазарю, который долго маялся от бессонницы, наконец приснился сон: будто он лежит на залитой солнцем поляне, подложив руки под голову, и смотрит в бескрайнюю синеву неба, и ласковое журчанье ручейка убаюкивает его...

Его вырвала из забытья легшая на плечо тяжелая рука. В камеру вполз рассвет аспидно-серного цвета. Перед ним строго и торжественно стояли мужчины в черном. Один из них, с румяным лицом, был в куртке; другой - в одежде священника; третий был восково-бледен; четвертый отдаленно походил на мэтра Маршана, но он был рыжий и под метр восемьдесят ростом.