Ольга Играева - Как загасить звезду

Эти запахи, эти краски, эти звуки будут теперь сниться и мерещиться ему до самой смерти. Шибает в нос запах влажной заплесневелой штукатурки — она кусками отваливается по углам камер и коридоров, сохнущего в камерах под потолком зэковского серого белья, омерзительный запах общепита, которым тянет с тюремной кухни. Этот запах общепита не спутаешь ни с чем. Ни в полуразрушенной коммунальной «хрущобе», ни в привокзальном ресторане, ни в третьесортном кабаке, нигде вы больше не ощутите этого неописуемого советского аромата — сырого, казенного, дешевого. И бесконечный запах дрянного курева — «Дымка», «Примы». В тюрьме смолят все. Абдулов, бросивший курить полгода назад по настоянию врачей и жены, задымил здесь снова. Нина прямо в день ареста передала по его просьбе в камеру блок его любимых «Мальборо».

Краски под стать запахам. Самая распространенная — темно-грязно-зеленая и темно-свинцовая, пол — выцветший желтый, черный по углам и на стыках. Настенный кафель весь в трещинах. Все облезлое. Заржавленные трубы текут. Эмаль потрескавшаяся, побитая, истертая до чугуна. Звуки — лязг и скрежет, шарканье, гомон в перенаселенных камерах, где на многоярусных нарах, на полу сидят люди, режутся в карты под висящими на веревках мокрыми тряпками, молятся, точат лясы, выясняют отношения.

Абдулову повезло — он сидел в четырехместной камере в приличной компании. Его соседями по нарам были фальшивомонетчик, растратчик и валютный мошенник. Вернее, не повезло, а… Администрация тюрьмы, замученная прессой, осаждавшей ее все два дня, что известный журналист провел под крышей вверенного ей заведения, на всякий пожарный случай позаботилась о более или менее сносных условиях содержания Абдулова. Он подозревал, что и СВЕРХУ они получили те же указания — чересчур его не прессовать.

Абдулов и не думал хорохориться. Тюрьма даже в таких привилегированных условиях, которые ему обеспечили хлопоты коллег-журналистов и зубров-адвокатов Огульновского, была шоком, ужасом, кошмарным видением, абсурдом. Четыре стены, две двухъярусные койки в пространстве три на два метра, тупое бездвижное, бездеятельное сидение наедине со своими мыслями, со своим изумлением — как так можно меня? МЕНЯ?

Его поражала мысль — ведь все это существует в двух шагах от нормальной человеческой жизни, в центре Москвы. В двух шагах от его удобного кабинета в «Останкино», от его просторной шикарной квартиры в Замоскворечье, от его джакузи, от полов с подогревом в ванной…

…Лежа в просторной, благоухающей, наполненной пеной ванне, Абдулов почувствовал, что только теперь начинает отходить. Он лежал без движения, наслаждаясь покоем, комфортом и негой во всех членах, глядя на кремового цвета подвесные потолки с шестью светильниками. «Слишком яркие, — подумал он. — Режут глаза». Впервые за последние дни вспомнилось об Алине. «Я виноват перед ней?» — задал он себе ясный бестрепетный вопрос и не нашел ответа.

Он думал о том, что хорошо бы сейчас уехать из Москвы, из России. Насовсем. И одному. Хватит этих идиотских игр, хватит прикидываться тем, кем ты не являешься и никогда не являлся. «Я — не борец за демократию, — признался себе Абдулов. — Мне по барабану эта демократия. И я не подвижник. Я не готов трудиться ради будущих поколений. Мне плевать на будущие поколения. Я просто журналист не без способностей, который хочет быть знаменит, хочет жить в достатке в цивилизованной стране. В достатке и спокойно, вот именно — спокойно. Я не могу ждать, пока Россия станет цивилизованной страной. У меня слишком короткая жизнь… Только что я там буду делать? Кому я там нужен? Сидеть на Радио «Свобода» и «честно» вещать на Россию? Опять на Россию!.. Не строй иллюзий! Если ты привязан к России, если ты зависишь от России, это значит, что ты как будто никуда из России и не уезжал. Это значит: ты там не прижился. Живешь здешней жизнью — российскими проблемами, российскими реалиями, российскими интересами и просто получаешь с Запада «усиленный паек». Вот и все. Жалкая роль!»

Вошла жена с его любимым пивом на маленьком подносе — он удивился, так как не просил пива. Но отказываться не стал. Сделал большой глоток. Абдулов медленно разглядывал знакомый бокал «Туборг», который привез из последней поездки в Германию, сжимал его прохладное стекло, вертел, читал надписи на немецком. Снова сделал большой глоток и поставил бокал на «пивной» бортик. Тревога, напряжение, не отпускавшие его три дня, стали отступать под натиском милых сердцу, родных людей и вещей. Тело расслаблялось. Клонило в сон. Абдулов задремал.

Во сне пришел Олег. «Зачем ты так сделал? — Олег наклонился к нему, и Абдулов близко увидел белое лицо и блестящие зеленые глаза. — Если бы не ты…» — «Да, да, — горячо отозвался Абдулов. — Я подлец. Я не должен был, это не по-мужски. Мне надо было самому все разрулить… Но ведь это случайность, Олег, согласись, что это случайность… Если бы я знал, то никогда…» — «Тебя… Тебя… — Олег силился ему что-то сказать, но у него никак не получалось. Тебя бог накажет за это». — «Это ты хочешь сказать? — добивался от него Абдулов. — Это?» Но Олег начал отдаляться, очертания его фигуры стали теряться, растворяться в темноте, так что Абдулов засомневался — а Олег ли это был? «Тебя… Тебя…» — доносилось по-прежнему из темноты. «Что «тебя?» — не выдержав, в ужасе закричал Абдулов.

— Тебя… Тебя… — звучало уже наяву.

Абдулов очнулся, встряхнул головой, отгоняя кошмар, пытаясь понять, откуда доносится это пригрезившееся непрекращающееся «тебя».

— Тебя… Тебя… Тебя к телефону. — Жена стояла рядом и протягивала ему мобильный.

Абдулов взял телефон, прижал к уху и услышал только три слова, произнесенные мужским голосом: «ПРИСТРУНИ СВОЮ ДЕВКУ!». Трубку повесили.

Через три дня у Абдулова, впервые появившегося в «Останкино» после вынужденного отсутствия, состоялся разговор с Кечиным. До этого они общались только по телефону. Шеф принес «лицу» канала» поздравления по поводу освобождения под подписку, выразил ему свою радость, но к делу переходить не торопился. «Успеем! Успеем! — отмахивался он. — Ты сейчас, главное, отдыхай, очухивайся!.. С женой дома посиди — Нина, бедняжка, вся изнервничалась за эти дни».

Абдулов последовал советам Кечина — отказался от интервью, просьбами о которых его осаждали коллеги со всех каналов (пришлось отключить телефон). Посидел дома, съездил на дачу, покопался в грядках. Просыпался он утром от солнечных лучей, глядел на облачное небо, огороженное верхушками елей, слушал раннее щебетание птиц, наблюдал за полуручной белкой, недавно поселившейся у него на участке, — по утрам она скакала с ветки на ветку прямо у него под носом. Гулял с лабрадором, разжигал костер по вечерам и долго смотрел на огонь. И удивительное дело, через три дня пораженческие настроения, овладевшие им после Бутырки, совершенно испарились.