Дмитрий Стрешнев - Чертовка

Вскоре после этого дорога пошла вверх, будто бы в гору.

--В гору - такого не должно быть, мы же едем к реке,- сказал он езидке, долго разворачивался на узкой полосе, кося фарами сверкающую мошкару капель, и поехал назад, но поста уже не было, как не было и того кренделя, и уже вообще не было ощущения, что едешь по земле, а будто движешься в завораживающем бесконечном космосе. Поэтому рука сама потянулась, чтобы поставить "Эксинокс" Жарра... Жан-Мишель тоже, наверное, несет вину за то, что приключилось некоторое время спустя.

Вправо, вверх, вниз, через какой-то мосток... и даже этот мосток не нарушил мистики ощущений, слитых с музыкой.

Замурцев очнулся, когда дождь стал редеть. Теперь не было удобного космоса, в котором растворилась "Вольво", свет фар летел чересчур далеко и был пугающе резок и бел.

--Либо мы заехали черт знает куда, либо уже почти там, где надо, -сказал он Джарус, сам, впрочем, не вполне понимая, где они должны быть "почти там".

Голос внутри опомнился, советовал остановиться и подождать до утра, но Замурцев никак не мог заставить себя прекратить движение, начатое двое суток назад в пятистах километрах отсюда. Наконец, помня о постах, он все-таки решил найти убежище и до зеленоватых змеек в глазах стал разглядывать темноту, надеясь, что вот-вот попадется удобная скромная ложбинка с колеей; а иногда он косился на подсвеченный слабым приборным светом профиль Джарус, и тогда на мгновение забывал и о колесах, нащупывающих асфальт, и о ложбинке с колеей и снова просто плыл в этом мире, где таинственный силуэт, и музыка, и - что самое главное - нет прошлого и совершенно не важно, каким окажется будущее.

Поэтому, когда ему показалось, что он нашел наконец нужную ложбинку и свернул, и поначалу действительно было гладко, то он, размягчившись от всей предыдущей беллетристики, слишком поздно спохватился, что руль трясет что-то уж слишком сильно, словно конечность у алкоголика. Потом машина сделала резкий "бумц" вниз, попав в нечто вроде широкой канавы, а когда Андрей, промычав "Зар-раза!", заставил ее рвануться вперед, она стала быстро заваливаться влево, и "Зар-раза!" было последним, что успел сказать Замурцев перед тем, как мир сорвался с цепей и перевернулся два раза: один раз с ног на голову, а потом опять в нормальное положение. Сопутствовавшее этому ощущение отсутствия пространства Андрей однажды уже испытал в десятом классе, когда пришел в секцию бокса и ему на первом же занятии с ходу "для обкатки" заехали в скулу. В общем, как оказалось, очень неприятно переворачиваться вместе с двумя тоннами металла. Чувствуешь, что из живота вдруг выкачали воздух, а в какой-то момент даже хочется по-собачьи поджать хвост, который, к сожалению, отмер несколько миллионов лет назад.

Езидка восприняла кувырок в авто так же дьявольски бесстрастно, как и все предыдущие события в своей жизни; Андрей всё же, кажется, издал неприличный всхлип, который, он надеялся, растворился в космической музыке Жарра. Впившись в руль и с ногой, давящей на бесполезный тормоз, Замурцев прибыл к концу кульбита невредимым, только клацнул зубами и ощутимо ударился плечом о дверь, когда "Вольво" с недобрым скрежетом, накренившись, бессильно замерла - по счастью, снова колесами на земле. В момент остановки Жан-Мишель Жарр булькнул, но продолжал играть дальше и царил в ночи до тех пор, пока чужой хриплый голос не произнес в салоне по-русски:

--Ну и кувырдон.

Потом тот же голос, но в котором было уже несколько больше от загранработника Замурцева, добавил по-арабски:

--Слава Аллаху, стекла целы.

Одновременно хозяин голоса подумал, что самое удивительное, может, даже не в том, что стекла целы, а в том, что Джарус ухитрилась остаться почти в той же позе, в какой сидела всю дорогу. Она только еще сильней прижалась к двери, хотя держаться там было толком не за что.

--С тобой всё хорошо, Джарус?

--Да, хорошо.

Жан-Мишель продолжал играть, но, прислушавшись, Андрей понял, что мотор заглох.

--Пойду гляну снаружи.

Он достал фонарик и осторожно толкнул дверцу. Та открылась легко, хотя и с царапнувшей сердце тоскливой виолончельной нотой. Тогда Андрей дернул за крючок, отпирающий капот, и вылез в темноту под редко капающий дождь. Внешне в моторе всё было вполне нормально, хотя в любом случае Замурцев мало что в этих делах соображал. Но главное, что бензин ниоткуда не хлестал, и это уже было удачно.

Он захлопнул длинную тяжелую крышку и обошел "Вольво" вокруг, спотыкаясь о мокрые пучки колючей травы. Он ожидал, что машина будет выглядеть примерно так, словно выскочила из голливудского боевика, но, хотя на крыше и боках было несколько неприятных царапин и вмятин, в целом всё выглядело довольно пристойно. Вначале даже появилась мысль, что ничего очень уж непоправимого не случилось: найдет он дорогу, расчистит немного путь, вымостит, где нужно, камнями и выберется. Андрей пошел, светя себе фонариком, в ту сторону, откуда, как ему казалось, они приехали с Джарус, прежде чем перевернуться. Пройдя метров пятьдесят вверх-вниз по буграм, он так и не нашел дороги, но зато, оглянувшись, увидел, что рубиновые огни "Вольво" исчезли. В небольшой панике он тут же побежал назад и обнаружил их гораздо левее, чем предполагал. Стало ясно, что операцию по вызволению придется отложить до света.

Приняв это решение, Андрей с облегчением нырнул в теплый интим салона.

--Отдыхаем, Джарус. Темно, дороги нет.

Чтобы что-то еще сделать, он повернул ключ. Стартер пару раз глухо гавкнул, как гавкает во сне собака, и рука сама в ужасе выключила зажигание, чтобы не слышать задыхающийся стон бессильного механизма. Что-то вроде досады, близкой к раскаянию рождалось в душе незаметно, как рождается волна. И зачем он поехал на этот почти что край света? Чтобы угробить машину и подхватить в провинциальной дыре полоумную девку?

Он вдруг напомнил сам себе воробья, который погнался за мошкой над шоссе и был расплющен радиатором мчащегося грузовика. Всегда ему было жалко этих глупеньких птиц, а теперь стало так же жалко себя.

Слишком резким движением он выключил магнитофон, потому что надо было поберечь аккумулятор.

--Будем радио слушать.

Однако кроме ровного шума, напоминающего о жарящейся яичнице, в динамиках ничего не было. Андрей снова вылез наружу и на заднем крыле нащупал обломанный металлический шпенек. Антенны больше не было.

-Зар-раза косая! Буераки чертовы!

Хотя причем здесь буераки-то? Это всё равно что Цельсий виноват, что у вашей Маши температура.

--Спокойно, спокойно, -сказал он себе.

Он стал осматриваться. Постепенно, как ни удивительно, глаза стали кое-что различать. Подтвердилось сделанное еще по дороге в Пальмиру открытие, что холмы всё-таки чернее ночи. Впрочем, с одной стороны были даже, кажется, не холмы, а настоящие горы. Он вернулся в "Вольво" к Джарус радостный: